Яков Лович - Враги

– Хромов! Вот он где отыскался. Знаю, знаю его! Ничего – человек не плохой. Хороший парень, вместе служили, он ремонтным рабочим был. Просит помочь вам устроиться. Ну, ладно, вы расскажите, что и как. Девочки это ваши?

– Мои. Всё, что осталось от семьи. Муж, старший сын и дочь убиты партизанами.

– Вот беда-то! Хромов пишет мне об этом. Как же это случилось?

Неподдельное сострадание было на лице этого чужого человека. Он погладил девочек по голове, посадил всех за круглый стол на ножках, врытых в землю.

– Эка благодать, – сказал Григоренко. – Осень-то какая тёплая. Ну, рассказывайте. Спокойствием, добротой, сочувствием веяло от этого человека. Сначала волнуясь, сбиваясь, а потом связно и гладко рассказала Анна Алексеевна о своей трагедии. Григоренко не перебивал, слушал внимательно, не спускал глаз с лица Анны Алексеевны, изредка гладил Олю и Надю по голове. Когда Анна Алексеевна замолчала, сказал:

– Читал я об этой истории в Николаевске, но никогда не думал, что это был такой ужас. Думал, привирают газеты. Бедные сиротки!

Он очень нежно снова погладил русые головки девочек. Надя вдруг заплакала и уткнулась в колени матери.

– Вот, – печально сказала Анна Алексеевна, – младшую чуть не удушила собственными руками. Как сумасшедшая была. Век этого себе не прощу.

– Да, – протянул Григоренко, – если уж мать довели до такого состояния, значит…

Он задумался, что-то соображая.

– Вы что же, хозяйством можете заниматься? Можете? Хорошо. Есть у меня тут одна семья. Пожалуй, для них вы подойдёте. В Старом Харбине придётся жить. Ну, да вам всё равно, где. Им нужно готовить, полы мыть, стирать. Можете? Не боитесь? Ну, хорошо. Только вот не знаю – возьмут ли с детьми. Завтра приходите в это время. Вы где остановились?

– В Фудзядяне.

– В Фудзядяне? Вот угораздило! Где же? У знакомых?

– Нет, – опустила голову Анна Алексеевна. – В гостинице, у китайцев.

– Боже вас упаси! – воскликнул Григоренко. – Да вы сыпняк там поймаете! Сейчас эпидемия. Нет, так нельзя, едем туда и возьмём вещи. Я вас в одну семью увезу: у них флигель пустует. Там и поживёте пока. Деньги-то у вас есть?

– Тридцать четыре даяна ещё есть.

– Ну, пока хватит. Надо будет, – я вам займу. Ну, вот что. Мы сейчас закусим, потом поедем за вашими вещами и устроим вас.

– Но мне неудобно…

– Чего там неудобно! Чем богаты, тем и рады! Антонина! Накрой-ка стол в столовой. Они вошли в дом. Анна Алексеевна увидела чистенькие комнаты, хорошую обстановку, линолеум, хороший ковёр, граммофон, стеклянный буфет со множеством посуды, большую электрическую люстру, два шкафа с книгами. Подошла к шкафу с книгами: на полках были словарь Брокгауза и Ефрона, Шекспир, Достоевский, Пушкин, Толстой, Лесков, Всемирная история Шлоссера, Библия, Эмиль Золя, Бальзак, Тургенев. На стене висела хорошая, дорогая гравюра – «Остров мёртвых» Беклина, на полочке задумался «Мыслитель» Родэна.

– Удивляетесь, поди, – улыбнулся Григоренко, – что книжки есть у рабочего человека, у приятеля Хромова? Я, видите, самообразованием давно занимаюсь. Человек я холостой, никого у меня нет, службу имею хорошую – я ведь не простой рабочий, а материальный, складом заведую. Жалованье неплохое, квартира казённая. Вот и покупаю книжечки. Это у меня главное удовольствие в жизни. А то деньги девать некуда. Ну-с, а теперь пожалуйте к столу. И вы, девочки. Садитесь, садитесь, поди давно кушать хотите…

Полтора года очень тяжело было Анне Алексеевне. Трудно было после барской, хорошей жизни стать прислугой. Трудно было, окончив когда-то гимназию, прочитав на своём веку немало книг, мыть полы, готовить, стирать, шить, гладить, убирать чужие постели. Много унижений, много обид – вольных и невольных – вынесла Анна Алексеевна, много уколов самолюбию, много горьких слез пролила она в долгие, страшные ночи. Она терпела, иногда не выдерживала, бросала службу, переходила на другую, работала, стиснув зубы, стараясь забыть прошлое.

Тяжело было с двумя детьми. Их нужно было одевать, они часто хворали, нужно было скоро учить старшую. Анна Алексеевна с ужасом думала, что будет, если сдаст она, если не хватит сил. Хотелось дать дочерям образование. Видела, что творится вокруг, знала, что для девочек, если не получат они образования, – дорога одна. Но что она могла сделать в чужом городе, без друзей, без знакомых? Бывала иногда у Григоренко. Он помогал ей, устраивал на службу, давал ей деньги.

Однажды прислал ей с извозчиком записку, чтобы обязательно отпросилась у хозяев и зашла к нему в воскресенье, есть дело. Она пришла. Он усадил её в кресло, закурил папиросу. Анна Алексеевна заметила, что он взволнован и старается скрыть это.