Валерий Жмак - Летчик Девятаев. Из фашистского ада – в небо!

Скорость нарастала. Мелькавшая под самолетом белая разметка слилась в сплошную полосу. Береговая линия и темневшее за ней море неумолимо приближались.

Девятаев не сводил взгляда с приборов: «Сто двадцать… сто тридцать… сто сорок… Теперь тяжелый самолет не остановить и не развернуть. Только вперед! И только взлет!»

Стрелка указателя скорости перевалила за «150».

– Все, мужики! Тянем на себя!

И опять три пары рук, объединив усилия, начали борьбу с неподатливым штурвалом.

Самолет самую малость оторвался от бетонки и тут же снова коснулся ее основными колесами.

Затем он подпрыгнул второй раз, третий… Наконец последовал четвертый – едва ощутимый толчок, и бомбардировщик стал медленно отдаляться от полосы.

– Летим! – неистово заорал кто-то из товарищей.

Когда «Хейнкель» оторвался от земли, взятые у убитого охранника часы показывали 12.36. На то, чтобы осуществить план побега, группе заключенных понадобилась всего двадцать одна минута. Двадцать одна минута, которым предшествовала напряженная полугодовая подготовка.

Внизу мелькнул торец взлетной полосы. Поверхность за полосой резко ушла вниз и сменилась скалистым обрывистым берегом, возле которого несколько минут назад завершился неудачный разбег. Последний клочок суши местами был покрыт пожухлой прошлогодней травой с островками матового сероватого льда.

Через секунду под брюхом самолета уже проносилась вода. Темная, почти черная, с едва заметной рябью. В феврале ее температура была чуть выше нуля – истощенный человек не продержится в такой и минуты. За мелкой рябью бухты понеслись седые горбы медленно кативших к берегу волн. Видимость была неважной, но во все стороны – насколько позволяла прозрачность воздуха – простиралось холодное море с нависшей над ним свинцовой облачностью.

При других обстоятельствах эта картина заставила бы поежиться и непременно навеяла бы страх. Но сейчас души десяти заключенных распирало от великой радости. Наконец-то свершилось! Они осуществили невероятно сложный и рискованный план! Они сбежали с этого проклятого острова, где им суждено было погибнуть!

Тем не менее каждый из них понимал: это еще не победа. Удачный угон «Густава Антона» и его взлет с немецкого аэродрома – только полдела. Девятаев первый раз в жизни поднял в воздух тяжелый бомбардировщик, управление и оборудование которого почти не знал. Дабы долететь невредимыми до своих, следовало во всем разобраться. Да и погоню немцы непременно организуют – в этом никто из беглецов не сомневался. Так что забот в ближайший час предстояло с избытком.

– От себя, ребята. Штурвал плавно от себя! – скомандовал Михаил, заметив, что самолет слишком резко пошел вверх и начал терять скорость.

Троица направила усилия в противоположную сторону. «Хейнкель» наклонил нос, выровнялся.

Моторы надрывно гудели. Зная, что время их работы на максимальном режиме ограничено, летчик уменьшил обороты, а заодно перевел закрылки в положение «0». Порядок уборки шасси он не знал, поэтому решил не экспериментировать и не трогать незнакомые рычаги.

Полет происходил на высоте ста пятидесяти метров. Нижний край облачности находился чуть выше, но некоторые клочки серых облаков встречались ниже, и самолет цеплял их крыльями. Видимость по-прежнему оставалась плохой – три-четыре километра по горизонтали.

«Хейнкель» летел без снижения или набора высоты; два помощника Девятаева отпустили штурвал. Сам летчик полез разбираться с управлением, пытаясь отыскать колесо управления триммерным механизмом…

– Получилось! Ура, мы летим!

– Вставай, проклятьем заклейменный…

Из бомбового отсека доносились дружные голоса – обнявшись, счастливые заключенные запели Интернационал. Соколов с Кривоноговым расположились на месте штурмана и энергично дирижировали громким пением из кабины пилотов. Сам Девятаев сидел на месте командира экипажа и, не теряя времени, искал управление триммерным механизмом.

– Вот оно! – нашел он проклятое колесо.

К его удивлению, оно находилось не слева у рычагов раздельного управления моторами, а справа – рядом с чашкой пилотского кресла.

Однако разобраться с находкой Михаил не успел: подняв взгляд, он вдруг обнаружил, что самолет опять начал снижаться. Управляя штурвалом одной рукой, летчик переключил внимание на поиски триммера и упустил положение машины.

Запас высоты оставался небольшим, и ее стремительная потеря могла закончиться катастрофой.