Вадим Пеунов - Об исполнении доложить

Иванов явно намеревается переадресовать десант Сугонюку. И первой моей реакцией на такой вывод было желание немедленно вернуть оперативный взвод в Александровку, передав его функции по контролю за вокзалом и шоссе капитану Копейке и одному из партизанских отрядов.

Я отправил Яковлеву успокоительную радиограмму: «Дядя», по всей вероятности, побывал в Светловской больнице. Перед тем, видимо, принял «гостей». Обнаружено десять парашютов. На подозрении лесник Сегельницкий Роман Иосифович».

После этого мы с Истоминым сели за текст будущей шифровки в германский разведцентр.

Сугонюку я сообщил, что Чухлай умер, и это знает Иванов, который проверял его, Прохора Демьяновича, сведения.

Сугонюк не то чтобы удивился, а как-то весь оцепенел. Смотрит на меня, не моргая, маленькими глазками, ждет пояснений. И вдруг у него вырвалось:

— Таки угробила его Надийка! — было в этом восклицании нечто от вздоха облегчения. — Я все думал: «А ну, как поднимется! Несдобровать ей». — С Сугонюка словно бы сняли путы, преобразился человек, заговорил громко, возбужденно. — Он мне всю жизнь перевел. Явился — петлю на шею надел, а конец натянул и держал в руках. — Сугонюк жалобно, с тоской и страхом спросил: — Надежду за него не потянут к ответу?

— Не должно быть, — отвечаю. — Она оборонялась.

Он какое-то время молчал, сживаясь с потрясшим его известием о смерти ненавистного резидента. Но вот им вновь овладело беспокойство.

— Вы Надийке пока не говорите. Сдох Филипп Андреевич — земле легче стало. А как на это посмотрит Надийка? Убила. Она только по виду крутая, а сердце жалостливое. Вдруг закусит удила, и понесет ее.

Он меня удивил. Его стремление оградить Надежду от неприятных новостей, его забота о ее душевном состоянии, а главное — понимание ее характера, взрывного и неуравновешенного, не вписывались в ту схему образа, который я себе нарисовал: черствый, жадный — бывший бандит, ныне изменник Родины. А он, пожалуй, любит Надежду. По-своему, по-сугонюковски, может, даже в тягость себе и ей, а любит.

Сугонюк активно обсуждал содержание донесения. Вот какой текст мы выработали: «Пятый умер в больнице. Мою жену вызывают к следователю. Случившееся она будет объяснять так: когда мужа не было дома, зашел в хату посторонний человек, предложил поменять на продукты кое-что из вещей и водку. Начал насильничать. Получил отпор. Вещмешок подготовлен для передачи следователю районной прокуратуры».

После отправки такой телеграммы Иванова арестовывать было нерационально. Пусть доложит разведцентру свои соображения о Сугонюке и о Пятом. Было логичнее ожидать Иванова в Александровке. Рано или поздно придет туда. Но не значило ли это плестись в хвосте событий? Вдруг Иванов все же пройдет мимо?

Не правильнее ли в данном случае работать на «опережение»?

Я рассуждал так: Иванов, отправляясь в больницу, шел на определенный риск. Чтобы проконтролировать этот момент, кто-то за ним наблюдал со стороны. Убедившись, что Сугонюк передавал в центр правду, Иванов выберет план будущих действий.

Версия первая:

Вместе с сопровождающим он появляется в Александровке. Удостоверившись, что общая обстановка благоприятная, кто-то из них, скорее всего тот, кого Сугонюк не знает в лицо, под удобным предлогом проникнет к нему в дом. И еще раз проверит, что к чему. В этом случае Сугонюку придется действовать автономно, без Истомина. Неплохо бы документально подтвердить вызов Надежды к следователю прокуратуры. Для этого надо срочно изготовить бланк повестки с почтовыми штемпелями. И тут же я подумал о том, что следствие по делу Н. Сугонюк лучше провести самое настоящее. Останется Надежда в оккупации. Гитлеровская разведка, конечно, постарается докопаться до истинной причины смерти Пятого. Надо было обелить Надежду и Сугонюка. При нашем отходе в Светловской прокуратуре останется часть «неуничтоженного» архива. И в нем пухлая папка: «Следствие по делу убийства гражданина Селиверстова Н. Н. гражданкой Сугонюк Н. С.» Можно это следствие так и не довести до конца, оставив за гитлеровской контрразведкой право гадать, чем бы все могло кончиться. «Следователь — дурак, хотел выслужиться, вот и «гробил» женщину». Эту «теоретическую» часть необходимо подтверждать убедительными вещественными доказательствами — легализовать могилу Чухлая. Он был захоронен как государственный преступник: могила в кладбищенской книге не зарегистрирована. Надо дать ей номер, водрузить скромную трафаретку: «Селиверстов Н. Н. III. 1893—1Х.1941».