Вадим Пеунов - Об исполнении доложить

Громко и настойчиво застучали в дверь.

— Эй, хозяюшка, открывай!

Луша задула было светильник, но Марфа сказала:

— Зачем? Все равно уже заявились.

Она вновь зажгла коптилочку и, взяв ее в руки, отправилась встречать пришельцев.

— Здравствуй, тетка! Или своих не узнаешь? — поприветствовал ее скуластый мужик лет сорока — подчиненные называли его капитаном. — Накорми-ка нас поплотнее.

Марфа поспешила на кухню, начала чистить картошку. Потом решила, что это дело затянется, и предложила:

— Пока готовлю, может, по стакану молока? Вечернее в погребе стоит.

Марфина коровенка неделю перед этим отелилась, и молока было вволю.

— Давай! И к молоку чего-нибудь погуще, — согласился капитан.

Пока пришельцы пили молоко, Марфа хлопотала на кухне. Начистила чугунок картошки, положила с килограмм свинины (еще от мирных дней осталась), луком приправила, сушеного укропа и петрушки добавила. Поплыл по хате аромат.

Опорожнили ночные гости всю кастрюлю. Собрались уходить.

— Ну-ка, тетка, собери нам в дорогу! — потребовал старший.

Марфа растерялась: «Что им дать? Кусок сала и сырой картошки?»

Так и сделала.

— А хлеба нет… не взыщите. Может, еще когда зайдете — испеку. Наскребу муки.

Капитан возмутился:

— Ты что, тетка, своим защитникам милостыню подаешь! Мы там в лесу с голоду доходим, замерзаем, умираем за вас! Ну, показывай, где твои запасы!

— Кроме картошки и молока — ничего нет, — сказала Марфа.

Такой ответ капитану явно не понравился.

— Говоришь, нет? А корова отелилась?

— Отелилась.

— Телку привела или бычка?

— Телку.

— Так зачем тебе корова? Мы в лесу мерзнем, нам нужна еда калорийная, на голодное брюхо с врагом не повоюешь.

И пока капитан разговаривал с Марфой в хате, его люди управились в сарае. Краснобокая, степной породы Маня и не мукнула. Завалили ее. Освежевали.

— Одну половину нам, другую — тебе. Даже больше. Еще голову и копыта на холодец оставляем.

Марфа стояла ни жива ни мертва. Все внутри похолодело. Дело в том, что с приходом фашистов весь скот был взят на особый учет. И под угрозой жестокого наказания запрещалось его резать.

Утром рано Марфа пошла к Лушиному отцу, которого оккупанты сделали старостой. Скрыть гибель коровы было невозможно, оккупанты взыщут. Староста поохал, составил акт, передал его в полицию. Марфу вызывали, допрашивали два дня: когда приходили партизаны, сколько человек. Кончилось все тем, что ей всыпали пятнадцать шомполов.

Возвращалась с экзекуции почти ползком. Каждый шаг, каждое движение вызывали острую боль во всем теле. «Была бы поменьше ростом, может, — думала Марфа, — и боли во мне было бы меньше».

Добралась до хаты, упала ничком на кровать и зарыдала: от обиды, от стыда. Вспомнила, как полицейские содрали с нее одежду, били шомполом и отпускали при этом соленые, глупые шуточки.

Под вечер, когда в хату заползли первые сумерки, Луша со своего поста у окна разглядела какого-то захожего.

— Видать, из беженцев, — решила она. — До того тщедушный старикашка.

Он осторожно открыл калитку. Оглянулся, будто боялся преследователя. Убедился, что никого сзади нет, и затрусил прямо к дверям. Явно хотел поспешить, но лишь засуетился. Луша охнула:

— Никак Григорий Данилович! Господи!

Он несмело открыл дверь, остановился на пороге. Присматривается. Да без очков в сумерках ничего толком не видит.

— Марфа, ты где? — негромко спросил он.

Тут уж Марфа сразу забыла о своих болячках и обидах.

— Григорий Данилович! Живы! — и поспешила к нему.

Он у порога и присел. Подхватила Марфа его на руки, внесла в хату.

Напоила желудевым кофе, налила стопку самодельного спирту. Накормила легким молочным супом, опасаясь, что изголодавшемуся на тюремных харчах яичница впрок не пойдет.

Когда Григорий Данилович чуточку отдохнул, он удивил женщин «находочкой». Вражеская листовка. Никогда еще такие приказы коменданта не приносили людям столько радости. Бережно достал сельский врач небольшой серый листок, расстелил на столе, разгладил рукой.

— Вот! — объявил он торжественно. — Коля-то мой жив! Убежал! Каков молодец!

«На днях из-под расстрела бежал важный государственный преступник, бывший председатель Светловского райисполкома Сомов Николай Лаврентьевич. Он виновен в смерти многих немецких солдат и офицеров, а также мирных граждан, которые наладили тесный контакт с армией-освободительницей.

Все, кто знает о месте пребывания Сомова, обязаны немедленно сообщить в полицию.