Вадим Пеунов - Об исполнении доложить

Наконец, распри утихомирились, и Яковлев с Лешей Соловьем, малым сообразительным и находчивым, разработали операцию «Счастливое освобождение денщика». Его завели в Александровку, поместили в старую развалюху-кузницу, подвергли окончательному допросу и объявили, что все попытки обменять его, Иосифа Швиндлермана, на нашего человека не удались, поэтому сегодня его расстреляют.

К утру в Александровке во главе небольшой группы полицейских появился Истомин. Ему вдруг почудились неподалеку от кузницы партизаны. Он первым открыл стрельбу, бросил пару гранат, атаковал с полицейскими сарай и… обнаружил в нем связанного ефрейтора.

Радости Швиндлермана не было предела.

О судьбе Николая Лаврентьевича какое-то время не имели сведений ни Истомин, ни Пряхин. Яковлев даже высказал опасения, что, не сумев сломить жестокостью, Сомова тайно расстреляли. Но я был иного мнения. К чему оккупантам таиться? Они обезвредили руководителя подполья, которого местные жители хорошо знают. Прямой смысл преподнести это событие как выдающуюся победу гитлеровцев над «партизанскими бандами». Сомова казнили бы прилюдно. Немцы этой возможностью не воспользовались.

Приблизительно через неделю Пряхин доложил Истомину, что под его ведение переданы и помещены в одиночные камеры два «важных государственных преступника». Представить себе, кто эти двое, по описанию Пряхина было трудно. Оба заросшие, измученные пытками, молчаливые. «Один будет повыше, из русявых, а второй тоже не коротышка, но из шатенов. Правда, поседел. Один еще держится, а второй все лежит. И дух от него смрадный, заживо гниет человек». На допросы их не вызывали, никого к ним не допускали. Еду заносил два раза в день и выносил параши сам Никон Феофанович.

Один из них, вне сомнения, Николай Лаврентьевич. А вот кто второй?

Вскоре Истомин сообщил Яковлеву, что гитлеровцы готовят расправу над всеми, кого им удалось взять в Светлово и в его округе.

Истомин знал доподлинно, где и когда будут расстреливать, ибо ему было приказано обеспечить «санитарную операцию» хорошим рвом. Для этого выделялся бульдозер.

И вот тогда у Яковлева родился план дерзкой операции: освободить обреченных. Время и место известно.

Воспользоваться внезапностью.

Замысел был, прямо скажем, рискованный. Но я дал на него «добро». Уже сам факт освобождения осужденных был важной политической акцией, он должен был сыграть мобилизующую роль и привести в ряды активных борцов новых людей. Уверенность, что в самый критический момент к тебе на помощь придут друзья — очень сильный аргумент для того, кто сражается в тылу врага. На фронте все-таки легче: там враг конкретен, ты знаешь, где он, чем вооружен. Для борьбы с ним есть пушки, танки, самолеты. А у партизана — множество врагов тайных и явных. Они могут нанести удар в самое неподходящее время, с самого неожиданного направления. И очень важна в такой ситуации вера в то, что ты сильнее их всех, что в любом случае победа останется за тобой.

Сомов воспринимал происходящее, как бред, и приказы, требовавшие от него чисто физических действий: «Встань! Иди! Залезай!» — выполнял автоматически.

Вот так он очутился в крытой машине, в которой уже были люди.

Когда машина тронулась с места и ее начало покачивать, подбрасывать на неровностях дороги, кто-то, сидевший в самом углу, сказал:

— Товарищи!- Нас везут на расстрел. Давайте хоть как-то отомстим за свою смерть, попробуем хоть кого-то из них задушить. Выйдем из машины, бросайтесь на конвойных. Умирать надо так, чтобы враги и мертвых боялись.

Ему возразили с опаской:

— А может, просто перевозят на иное место? Нападем на часовых — на месте всех постреляют.

— Каждый из нас прошел через пытки. А теперь собрали всех вместе и везут на расстрел… Надо попытаться обезоружить конвойных!

Это прозвучало приказом.

Сомов в темноте не мог разглядеть говорившего, но ему показалось, что он хорошо знает этот мягкий баритон.

— Кто вы? — спросил он.

Человек явно колебался. Наконец уклончиво ответил:

— Они меня считают руководителем подполья Сомовым.

Николай Лаврентьевич подтвердил:

— Да, вы не Сомов. Но кто?

Человек, которого немцы принимали за руководителя подполья, подполз к Сомову. Ощупал его в темноте.

— Николай Лаврентьевич! — И удивление, и обида в этом выкрике. — Вы! А я — Никитин. Помните? Ярослав Игнатьевич.

— Так вы что же, до Ростова не добрались?

— Нет… Разбомбило полуторку, шофер сбежал. Меня у вашего тестя, Григория Даниловича, в больнице взяли…