Вадим Пеунов - Об исполнении доложить

Сама Надежда об операции «Подполье» не имела ни малейшего понятия. Вполне возможно, что ее просто не посвятили в это дело.

Надо было срочно предпринимать какие-то контрмеры. Самое надежное — заслать в немецкую контрразведку своего разведчика или иметь там хотя бы простого осведомителя. Мне казалось, что при соответствующей обработке таким невольным осведомителем мог бы стать пленный, взятый в доме Сомова.

Яковлев приступил к новой серии допросов. Учитывая конечную цель, а также подавленное состояние пленного, Борис Евсеевич решил сыграть на его настроении. Он приказал выдать пленному мундир солдата, чтобы тот почувствовал над собою власть военной дисциплины. Затем пленного посадили в полутемную пустую комнату и оставили одного на продолжительное время. Загадочность, необъяснимость происходящего всегда заставляет напуганного человека предполагать худшее. То же самое случилось и с пленным молчуном. Снедаемый сомнениями и тревожными раздумьями, он сидел на табурете посреди комнаты, не смея встать, не смея пошевелиться, боясь потревожить движением тот зыбкий мир, который состоит из тишины, полутьмы и неопределенности.

Но вот распахнулись сразу все трое ставен, в комнату ворвался солнечный свет, ослепил пленного, привыкшего к темноте. И словно естественное порождение обилия света — на пороге подполковник Яковлев в форме советского командира: стройный, ловкий, подтянутый, уж он-то умел выглядеть молодцевато, как настоящий офицер.

От порога зычно подал команду на немецком языке:

— Встать! Развалился в присутствии офицера! Ошарашенный пленный вскочил и вытянулся.

Борис Евсеевич вел допрос на повышенных тонах, все в форме приказов и окриков, не давая пленному выйти из солдатского повиновения.

— Кто по званию? Рядовой? Ефрейтор?

— Ефрейтор, — выпалил сбитый с панталыку немец.

— Противно смотреть на такого солдата! Фамилия?

— Швиндлерман, герр офицер, — ответил поспешно пленный.

— Имя, бестолочь!

— Иосиф. Ефрейтор Иосиф Швиндлерман, герр офицер.

Яковлев моментально сориентировался.

— Ефрейтор Швиндлерман, денщик, майора фон Креслера! Смирно!

И тот стоял навытяжку, ожидая приказаний.

В тактике допроса, которую разработал Яковлев, главным принципом было — не задавать денщику фон Креслера вопросов, ответ на которые тот мог бы расценить как измену присяге. Важно было приучить его отвечать быстро, не раздумывая.

— Что ты последний раз подавал барону на обед?

Уж это, конечно, не военный секрет, и Иосиф Швиндлерман спешит удовлетворить столь необычное любопытство русского офицера:

— Бифштекс по-гамбургски с маринованным черносливом и бутылку русского вина…

— Кто же теперь без тебя будет готовить барону бифштекс по-гамбургски?

И этот вопрос невинный, но он должен задеть самолюбие денщика, который лет двадцать верой и правдой служил своему господину, любил его и был беспредельно предан.

— Барон уехал и не скоро вернется, — выпалил он.

Фон Креслер уехал и не скоро вернется. Это было уже ценное сведение.

Иных полезных данных выудить у Иосифа Швиндлермана не удалось. Да он, собственно говоря, и не мог знать каких-то деталей из хлопотливой работы своего хозяина…

На следующий день Леша Соловей, охранявший немца, растолковал денщику неприятную ситуацию: «Держать у партизан негде, отправить в Россию невозможно: «мессершмитты» не пропускают наш самолет. Остается одно… шлепнуть. И это не от жестокости, условия заставляют. Вы, папаша, солдат. Шли на фронт, знали, что можете погибнуть».

Узнав о своей будущей судьбе, Иосиф Швиндлерман долго плакал. По его пухлым щекам текли крупные слезы, и он выдавил из себя только одну фразу:

— Я понимаю, герр партизан.

Операцию «Подполье» немецкая контрразведка уже начала. Мы пока о ней ничего конкретного не знали. Но с чего-то надо было начинать наше противодействие. Я предложил Яковлеву «отпустить денщика».

Какими-то особыми сведениями Иосиф Швиндлерман, ведавший бифштексами, чистым бельем и сапожным кремом, не располагал. Но оговорки, вроде той, что «барон уехал и не скоро вернется», могут дать многое. Так кому же будет рассказывать о своем житье-бытье Иосиф Швиндлерман? Самому близкому другу… Тому, кто спас ему жизнь: «заместителю начальника полиции» — чекисту Истомину.

Против этой идеи неожиданно в резкой форме запротестовал раненный Караулов, а особенно — его бойкий адъютант Леша Соловей, считавший несчастного денщика виновником сомовской трагедии. «Мы за него выменяем Николая Лаврентьевича. Вот я пойду к немцам и предложу». Лешей Соловьем руководило отчаяние. А вот опытный в прошлом чекист Караулов должен был понимать, что на какого-то ефрейтора не поменяют секретаря подпольного райкома. Яковлев, не вдаваясь в детали замысла, объяснил ситуацию: «Так надо. На этого малька попробуем поймать щуку». И все равно еще несколько дней продолжались препирательства.