Николай Иванов - Объект 217

– Погодите, – попросил внимания майор, уводя капитана в сторону. И от лишних ушей, и отсекая свидетелей собственной близорукости. – Не понимаю. А почему не сразу…

– Играли на вашей Эльзе, – пощадил самолюбие Врагова капитан, постаравшись вплести в операцию и его особый отдел. Для этого даже выделил определение «вашей», тем самым давая оценку важности проделанной местными смершевцами работе. – Для нее, ярой нацистки, потерять доверие разведцентра оказалось страшнее смерти. Кстати, что там с ней? – вспомнив за суетой об Эльзе, повернулся к попавшей в руки Полины своей сотруднице.

– Она знала, что там граната, – сообщила через плечо врача Нина. – Самоподрыв.

– Жаль, – посетовал майор.

– Она бы все равно ничего не сказала, – успокоил его Бубенец. Хотя и понимая, что для разведки любое слово от источника информации сродни концерту симфонического оркестра для меломана. – А вот ее беречь как зеницу ока, – указал на мнимую зенитчицу.

Начальник контрразведки кивнул подчиненным, Гаврила с тремя автоматчиками приняли от старшины задержанную. Хотели привычно связать руки, но остановились перед пустым рукавом, вырвавшимся из-под ремня: одноруких еще не связывали. В итоге сделали аркан на поясе, подергали – не сбежит.

– Невозможно поверить, что она, – никак не мог осознать Врагов разыгрываемый столько дней перед его глазами спектакль с лучшим бригадиром в главной роли. В то же время только восхитительно безупречная легенда врага спасала его перед московским коллегой от стыда.

– Мы тоже не предполагали. Пока не погиб парнишка, – не стал выпячивать свою работу Бубенец. – Просто вы пошли по следу ножа, а мы осмотрели его тело и сразу отметили, что удар был нанесен левой рукой. А кто у нас левша? – оглянулся на однорукую. – Правильно, герой труда и передовик. Сама неуязвимость. А тут и орденок ее сработал. Сгубила Красная Звезда нашего «героя».

Для майора это тоже оказалось неожиданным и непонятным. Благо капитан не стал утаивать секреты войсковой разведки. Постучал то ли по собственному, то ли камуфляжному ордену на своей груди:

– На нашем, родненьком, красноармеец всегда был в обмотках. А вот при изготовлении фальшивки господа фашисты ненароком «обули» его в сапоги. Не первый прокол на этом…

– Так это надо еще рассмотреть! – Майор наклонился к награде, вглядываясь в детали ордена.

– А фотоаппарат зачем? Легенда про редакцию? – улыбнулся Бубенец. – Когда сфотографировал якобы на портрет и увеличил фотографию, эта деталь тоже легла в общую копилку. Запрос в Москву по фамилии Прохорова расставил все до запятой. Оставалось взять на поличном и предотвратить готовящиеся подрывы во время движения первых эшелонов.

– А… как Эльзу раскололи? – продолжал допытываться Врагов.

– А на фоне таких сволочей, как мы с Ниной, сердобольный и романтичный старшина и вошел в доверие. Классика жанра.

– У нас тоже был воздыхатель, а толку…

Врагов оглянулся на Соболя, подошел к нему, присел рядом. Тронул одобряюще – с кем не бывает по молодости, но урок надо усвоить. Даже намекнул на что-то только им одним известное:

– Все же открыл дверь. Головой. – Посмотрел на бинты, что укладывала рядами Полина. – Куда хоть шли?

– Она тушенку получила, везли в бригаду. У Натальи день рождения, обещала пир и в эту честь, и в честь первого поезда…

Леша проследил за взглядом капитана, поднялся к дрезине, спустился обратно с вещмешком. Открыв его, заглянул внутрь. Улыбнулся, достал банку тушенки и пачку тротила. Взвесил рюкзак, попросил поверить на слово:

– На каждую банку – по два килограмма взрывчатки.

– Зная пароль, прошла бы и заложила под те два оставшихся моста, которые не подпадали под ее участок, – констатировал Бубенец.

Врагов, прекрасно знавший поклонение лейтенанта перед фронтовичкой, внимательно посмотрел на того: как насчет паролей? Соболь не стал лукавить, опустил голову – каюсь.

– Лютики-цветочки, – прошептал не без угрозы начальник контрразведки.

Услышав знакомое словосочетание, Полина потрогала повязку на голове раненого и тоже прошептала только для него как науку на будущее:

– А должны были убить! Выколоть глазки, чтобы не замечал лишнего. Вырвать язычок, чтобы не болтал чего не надо. Отрезать носик, чтобы не чуял запахи. Перевязывать дальше или как со мной – под конвой и на хлеб и воду?

Соболь прикрыл глаза, только сейчас осознавая всю тяжесть содеянного всего за несколько дней. Из-за собственной безалаберности не то что фронт, а и все главные события стройки пройдут мимо…