Олег Меркулов - Ради тебя

— Ты чего же не разбудил меня? — спросил он. — Я бы посидел с фрицем.

Кедров закурил новую сигарету.

— Да сколько вы спали? Толкни-ка Никольского.

Женька подергал Никольского за рукав. Никольский сел и стряхнул дремоту.

— Продолжаем жить?

— Продолжаем, — согласился Женька.

Никольский щелкнул пальцами.

— Сейчас бы чашечку кофе! — мечтательно сказал он. — Ты любишь кофе?

Женька пожал плечами.

— Не знаю. У нас в деревне чай пьют.

— Чай — это тоже хорошо. Свежий, крепкий чай. Особенно сейчас бы. — Никольский вздохнул и плюнул — во рту у него после шнапса было отвратительно. — Стакан цейлонского чаю! Да, Женька? Или ты в деревне пил индийский?

— Не помню. Разве не все равно? — удивился Женька.

Никольский глотнул воды из фляги и стал разжигать трубку.

— Представь себе, не все равно. Но сейчас это — детали. Ого! Без трех минут четыре. Ну-ка, подъем, подъем, служивые. Дай, Игорь, карту.

Кедров вынул из планшета карту немца и расстелил ее.

— М-да, — протянул Батраков, присмотревшись к карте.

Карта была штабная, большого масштаба, немецкая оборона обозначалась на ней сплошной линией, и овалы с флажками полков и дивизий западнее этой линии ничего не говорили им: оборона изображалась условно, а не показывалась топографически — как она идет, где проходят окопы, где расположены артиллерийские и минометные позиции, на карте не обозначились места, где в этих овалах были немцы и где их не было.

Все сразу же увидели, что карта им не поможет. Попади такая карта начальнику штаба корпуса хотя бы за день до наступления, и начальник штаба, наверно, отвинтил бы с кителя орден и отдал бы тому, кто принес ее, но для них сейчас эта карта была только куском бумаги, годной разве, чтобы разжечь костер.

Батраков, взглянув на солнце, повернул верхний обрез карты к северу, поводил пальцем по карте и отчеркнул ногтем крестик.

— Мы примерно здесь. Вот Григорьевка, откуда мы наступали. Та длинная деревня — предпоследняя, а вот та… Мы вошли в лес примерно здесь. Вот просека — эти пунктиры, вот дорога. Мы прошли левее тригонометрической точки, той вышки, на которую хотел идти Песковой. Мы примерно здесь, — повторил он. — Километров пятнадцать от фронта.

— Может, наши продвинулись? — сказал Песковой.

Батраков провел ногтем от крестика к синей линии и пересек ее.

— Если держать строго на восток, Григорьевка останется правее.

— Надо идти на восток, — сказал Никольский.

— Да, — поддержал Бадяга. — Неважно, где выходить.

Тарасов пристально рассматривал значки на карте.

— А выйти бы надо.

Все молчали.

Кедров толкнул Никольского.

— Посмотри, фриц слушает. Мне кажется, он понимает. Я все время слежу за ним.

Батраков прищурился и поманил немца пальцем.

— Иди сюда.

Немец встал и шагнул к палатке.

— По-русски понимаете? — спросил его Никольский.

Немец что-то ответил по-немецки.

— Как консервы? — спросил Песковой.

Немец снова сказал что-то по-немецки.

— Что он говорит? — спросил Бадяга у Кедрова.

— Откуда я знаю? — Кедров снова переглянулся с Никольским.

Бадяга оттопырил губу.

— Как откуда? Ты же десятилетку кончил!

— Я учил английский. Жень, что он сказал?

Женька смутился.

— Я не понял. Он очень быстро говорит и совсем не так, как в школе.

Бадяга еще больше оттопырил губы.

— Эх вы, ученые.

— Он понимает по-русски, — повторил Кедров. — Я сказал: «Снимай мешок», и он снял, я сказал: «Садись», и он сел. Я все время смотрел на него — он слушал, по глазам видно, что понимает.

— Как собака, все понимает, а сказать не может, — определил Никольский и заглянул немцу в лицо.

— Не, не может, а не хочет, — уточнил Тарасов.

Немец чуть побледнел.

Никольский полыхал трубкой.

— Но, может, он еще заговорит?

Всего на секунду, и едва-едва заметно, губы у немца презрительно дрогнули.

— Видел? — спросил Батраков Кедрова.

Кедров встал.

— Не надо, Игорь, — попросил Женька.

Кедров дернул плечом, шмайсер скользнул ему в руку, и он перевел предохранитель на «огонь».

— Не твое дело.

Никольский вынул изо рта трубку.

— Советую, господин полковник, одуматься.

Немец смотрел вниз.

— Так как, ты понимаешь по-русски? — спросил Кедров.

Немец поднял глаза и встретился взглядом с глазами Кедрова.

— Понимаю.

Все все-таки остолбенели, словно заговорило дерево, а Бадяга даже открыл рот.

Кедров поставил шмайсер на предохранитель.