Олег Меркулов - Ради тебя

Пленный повернулся к Кедрову.

— Снимай, — скомандовал Кедров.

Немец снял мешок, сел рядом с ним и вытер пот. Он подождал, пока все напьются, потом лег над родником и долго пил мелкими глотками, согревая воду во рту.

— Так петухи пьют, — объяснил им Бадяга.

— Этот уже ощипанный, — сказал Песковой.

Никольский выковырнул из трубки пепел.

— Долго ли надо, чтобы перья отросли?

— У этого могут и не отрасти, — сказал Батраков.

Кедров пристально посмотрел на немца.

Немец откашлялся, опустил голову, помедлил и стал снимать сапоги. Он снял и носки и, черпая пригоршнями из родника, обмыл натертые до пузырей ноги.

Женька расстелил палатку. Бадяга вытряхнул из мешка Горохова еду и фляги и стал резать своим длинным, в три ладони, узким, но очень толстым у обушка самодельным ножом хлеб и открывать банки. Он резал жесть, как картон. Банки подавал ему Песковой. Он подавал их и глотал слюну — от запаха мяса у него сосало в желудке.

— Курица, — бормотал он. — Снова курица. Снова курица. Любят фрицы курочек. Ну-ка, Женька, дай эти плоские. Так и знал — рыбная. Шпроты? Нет, шпроты должны быть желтые, я помню с гражданки. А эти белые.

— Сардины, — сказал Никольский.

Женька заглянул в мешок.

— Больше плоских нет. Сало будем?

Бадяга соскреб ножом с сала соль.

— Резать все?

Кусок был большой и толстый, с хорошую книгу.

— Режь, надо поесть как следует, — сказал Никольский.

Батраков достал из своего мешка квадратную банку американских консервов.

— На, открой и эту.

Бадяга, прижав банку к животу, срезал с нее дно и понюхал консервы. Консервы были красные и отдавали кислым.

— Из чего они их делают? — спросил он.

— Из кита, — ответил Песковой. — Давайте, садитесь.

Все сели или прилегли вокруг палатки, а немца Кедров положил так, что он был на виду.

— Из чего? — переспросил Бадяга.

— Из кита, — повторил Песковой. — Видел такую рыбину? Плавает, а детенышей рожает и кормит молоком.

Никольский отвинтил пробку на фляге и понюхал.

— Шнапс. Дерьмовый шнапс. И это — в CC!

— Сейчас им не до коньяка, — сказал Батраков.

— Нет, — сознался Бадяга. — Не только не видел, но и не слышал.

— А ты шерсть в ушах остриги, — сказал Песковой. — Подрежь еще хлеба.

Он отвинтил пробки и на остальных трех флягах.

— Давайте кружки.

— Мне не лейте, — отказался Женька.

— Я тебе на два пальца, — сказал Никольский.

Женька покрутил головой.

— Мне и на два пальца не надо — шнапс воняет.

Кедров взял свою кружку.

— Ты, когда пьешь, не дыши.

— Надо помянуть Валерку, — сказал Тарасов Женьке. — Аль ты не русский?

— По полной? — спросил Никольский.

Песковой поболтал фляги.

— Хватит.

Женька подставил свою кружку.

— На два пальца.

Никольский разлил шнапс, взял кружку, и остальные тоже взяли свои.

— Ну… — Никольский помедлил, посмотрел вниз, потом поверх сосен, глаза его сузились, словно он увидел не только Горохова, но и тех скрюченных, сгоревших за броней танка. Потом он посмотрела на немца. Немец лежал неподвижно.

Все тоже несколько секунд смотрели кто куда.

— Ну, пухом им земля. — Никольский выпил, и все выпили вместе с ним.

Они ели, соловея от сытости и усталости. Усталость входила в них с каждым глотком спиртного и каждым глотком еды.

Потом они курили, лежа тут же у палатки.

Женька, показав глазами на немца, спросил Кедрова:

— Ему тоже надо чего-то дать. Хоть хлеба. Дать?

В одной банке осталось немного консервов.

— Дай и это, — сказал Кедров.

Никольский лежал под сосной, сосал трубку, смотрел на немца, смотрел, как он ест, и негромко ругался:

— Высшая раса! Носители цивилизации! Народ философов и поэтов. Тевтоны, бюргеры, колбасники и гомосексуалисты.

— Ложитесь все, — сказал Кедров? — Я покараулю.

Батраков лег рядом с Никольским и положил голову ему на бедро.

— Дай срок, Витя, мы сведем с ними счеты, — сонно сказал он.

Тарасов, Песковой и Женька постелили под той же сосной палатки, бросили на них вещмешки, улеглись и через минуту словно провалились куда-то, уснули.

Кедров сел шагах в четырех от немца со стороны спины. Он сидел, привалившись к дереву, и кусал травинку, и смотрел то на небо, то на немца, то на спящих, то на красных лесных таракашек, известных под названием «солдатиков». Его клонило в сон, и он сонно тряс головой и встряхивал автоматом, который лежал у него на коленях.

Первым проснулся Женька. Он поежился и зевнул.