Олег Меркулов - Ради тебя

Угол комнаты, слева от двери в коридор, занимал рояль. На крышке его лежала пачка нот, книга, заложенная иглой дикобраза, и газовый шарф. Возле нот сидел плюшевый медведь с хитрыми бусинками глаз. Рядом с роялем был низкий широкий диван с удобной спинкой. По обе стороны балконной двери стояли высокие, в рост Наташи, фарфоровые вазы. С этих ваз на него смотрели узкоглазые старички в пестрых халатах. Лица старичков были добрыми, добрыми казались даже их редкие бороденки, но доброта эта как-то не вязалась с дракончиками, которые были вышиты на халатах стариков.

В углу, противоположном по диагонали роялю, на приземистой подставке, покрытой зеленой толстой салфеткой — уменьшенной в десять раз копии скатерти на столе, только на ней драконы были не красными, а фиолетовыми, — лежала толстая коробка коричневой кожи, похожая на кургузый чемодан. Коробка открывалась: створ ее был отделан лайковой тесьмой. Правее коробки полстены закрывал полированный буфет с мраморной доской. Его стекла украшал сложный узор из золотых, перламутровых и розовых квадратиков, кружков и угольников. За стеклами блестели хрусталем ряды рюмок, бокалов и стопок. В нише буфета на мраморе лежали на боку вложенные друг в друга чашки с нежно-голубыми цветами. За чашками стояла стопка блюдец, сахарница, молочник и кофейник с тонким коротким носиком. Ручками к ящикам и дверкам буфета служили медные полукольца, свисавшие из пасти львов. Медь тускло отсвечивала в отполированном красном дереве. На буфете стояли еще две вазы поменьше с непонятным рисунком — нагроможденные вплотную и друг на друга тумбочки, коробочки, подушечки, вазы, листья, диковинные плоды и фрукты и еще множество предметов, существование и назначение которых ему было неизвестно. Горлышки ваз поддерживали по четыре лепных небольших, с ящерицу, дракона. Они были раскрашены в огненный цвет. Вообще драконов жило в этой московской комнате множество — они смотрели со скатерти, с громадного, во всю ширину стены ковра над диваном, с ваз, с трех прямоугольных, салатного цвета, узких гобеленов, с салфетки под коробкой. Драконы казались один другого неприятней, у них были выпученные глаза и множество мелких, как у щуки, зубов. Они злобно поднимали хвосты, словно готовясь спрыгнуть в комнату. У некоторых драконов было по нескольку голов и хвостов. Он догадывался, что все эти вещи с драконами — произведения своеобразного искусства, незнакомого и поэтому непонятного. Но драконы ему не нравились.

Откинувшись на спинку качалки, Игорь припоминал те скудные отрывки из истории Востока, которые дала ему школа, все, что попадалось ему в книгах и рассказах Никольского об искусстве Индии и Востока.

Вспомнив Никольского, он вспомнил и остальных из отделения и подумал: «Кто из них жив? Может, даже все живы, — решил он. — На нашем участке вроде тихо».

Он поискал глазами газеты. Газет не было. Он отвернулся от драконов и снова стал смотреть на бульвар, ощущая спиной и затылком их выпученные глаза. Он смотрел на бульвар минут десять, но у него все время не проходило чувство, что драконы, если он не будет присматривать за ними, перестанут грызться между собой, сговорятся и, коварно подкравшись, скопом бросятся на него и, наверное, сожрут. От этого чувства в комнате, красивой и светлой, было тревожно.

За те полчаса, что он сидел в качалке, получив команду ждать ужин, Наташа несколько раз заглядывала к нему, словно проверяя, не исчез ли он и не случилось ли с ним беды. На Наташе были светло-серые короткие, чуть ниже волен, брюки, узкая, плотно обтягивающая ее, очень белая полупрозрачная кофточка и чистый передник.

— Наташа! — крикнул он. Он слышал, как она легко прошла по коридору.

— Что, милый?

— Где газеты?

— Сейчас принесу. Тебе скучно? Конечно, скучно, в чужом месте одному всегда как-то неловко. Я включу виктролу, хорошо?

Она нажала кнопку на боку кургузого чемодана, отчего крышка его беззвучно поднялась, нажала еще одну внутри его — на передней стенке чемодана загорелась лампочка — и захлопнула крышку.

Чемодан заиграл, и негромкая музыка наполнила комнату ритмичными, слегка печальными нотами. Пела скрипка, куда-то тихо звала труба, жаловался саксофон, угрюмо бубнил «бу-бу-бу» контрабас, и что-то настойчиво внушали тромбоны. А рояль вел мелодию, четко отыгрывая ритм, уступая его время от времени бесшабашному барабану.

— Нравится? Блюз «Голубая луна».

— Это электрический патефон? — спросил он.