Виталий Закруткин - В бурунах

— А где ваши?

— Кто его знает, где они сейчас. Когда мы уезжали, они держали бой левее хутора Березкина и шли на Каясулу…

— А донцы?

— Донцы левее нас и чуток впереди, — сказал Кучерявенко, — третьего дня был я у них в штабе, так штаб ихний стоял в овечьих кошарах под Ага-Батырем.

— Как же нам туда добраться? — в раздумья спросил Васильев. — Может быть, ехать по следу ваших машин?

— Упаси бог! Мы полсуток блуждаем — это раз, а потом нас недалеко отсюда обстреляли немцы — это два. Так чтобы лучше плюньте на наш след и берите трошки левее.

— Разве тут есть немцы?

— Тут, надо вам сказать, сам черт не разберет, кто кого дерет. Как мы вошли в прорыв, немцы отступили, а много их разбежалось по бурунам, прячутся в песках, налетают на фермы, режут овец, подстерегают наши обозы. У них тут даже броневики и танкетки есть.

— Как же нам все-таки добраться до донцов?

Кучерявенко взял нашу карту и стал объяснять:

— Вы отсюдова сразу поворачивайте влево, на хутор Шерпутовский. С Шерпутовского спросите дорогу на Ярышев, а между Ярышевом и Чернышевом, в овечьих кошарах, ищите штаб генерала Селиванова.

Мы простились с Кучерявенко и его спутниками, завели свой «газик» и, выбравшись на указанное нам направление, поехали на северо-запад. К вечеру пошел густой снег, и когда опустились сумерки, нам все же пришлось остановиться и заночевать в бурунах. Мы нарубили тесаками чертополоха, собрали целый ворох перекати-поля и тщательно замаскировали машину. Вскоре снег присыпал ее, и она стала совсем незаметной. Шофер наш, выпив кружку водки, уснул у руля — ему разрешено было спать, а мы с Васильевым решили бодрствовать.

Ночь была пасмурная, темная и холодная. Снег шел непрерывно, и все вокруг побелело, так что только на близком расстоянии можно было бы увидеть идущего человека. Мы сидели, закутавшись в шинели, и переговаривались топотом, поглядывая по сторонам.

Вдруг я услышал справа фырканье лошадей. Толкнув локтем Васильева, я высунулся из машины и прислушался. Да, справа, за буруном, в ночной темноте, фыркали лошади. Всадники — их, должно быть, было немного — приближались к нам.

Мы растолкали шофера, вышли из машины и, приготовив оружие, легли в лощинке. Через несколько минут на гребне буруна выросли силуэты четырех всадников. Они ехали шагом в полном молчании и, заметив машину, остановились в двадцати шагах от места, где мы лежали.

— Иван Павлович! Него это там темнеет? — услышали мы негромкий голос.

Тот, кого назвали Иваном Павловичем, подъехал ближе к нашей машине.

— Это легковая машина, бурьяном ее забросали, — сказал он.

— Фрицевская?

— Нет, вроде наша…

— Эй, конники! — крикнул Васильев. — Хозяева машины тут! Мы свои.

— Сколько вас? — спросил один из всадников.

— Трое.

Всадники приблизились к нам. Передний включил нагрудный фонарик и осветил нас.

— Вы не из казачьих частей? — спросил я.

Передний всадник подумал, еще раз осветил наши лица, скользнул голубоватым лучом фонарика по буруну и ответил:

— Нет, мы из партизанского отряда «Терек»…

Я назвал себя и Васильева и сказал, что мы разыскиваем донских казаков генерала Селиванова, заблудились в бурунах и ждем рассвета.

— Мы вас проводим к Селиванову, — сказал всадник, — утром мы будем у него. Гостя вот везем.

Тут только я заметил, что у одного из всадников ноги привязаны к седельной подпруге, а руки скручены за спиной.

— Кто это? — спросил Васильев.

— Фриц, — коротко ответил всадник, — тоже заблудился. Взяли его в болотах, правее Камыш-буруна. Совсем уже замерзал, а все огрызался.

— Так что же, сейчас поедем?

— А который час?

— Четверть третьего.

— Тогда сделаем привал и утречком выедем, а то мы уже проголодались, да и фриц наш окоченел.

Всадники соскочили с коней, насбирали перекати-поля, расстелили на нем плащ-палатку, развязали пленного немца, сняли с седел переметные сумы и уселись возле машины. Немца посадили в машину рядом с шофером.

— Павел, может, костерок запалим, а? — спросил один из партизан. — А то зуб на зуб не попадает.

— Ну что ж, давай запалим, только пусть Иван Павлович на буруне станет, потом ты его сменишь, чтоб черт не поднес кого-нибудь.

Партизаны разожгли костер. Иван Павлович, хмурый человек лет пятидесяти, с седыми усами, закутанный в серый башлык, отвел лошадей в сторону, связал их, подбросил им бурьяна, а сам, погревшись у костра, ушел на вершину ближнего буруна и стал ходить, всматриваясь в темноту.