Станислав Славич - Три ялтинских зимы [Повесть]

— Совсем не со стороны, Михаил Васильевич. Товарищ Чистов мне кое-что рассказал… Позже, вспоминая этот разговор, Казанцев думал: как странно все получилось! Ведь ему совсем не свойственно вести такие разговоры, искать чьего-то одобрения. Старик прав: майор А. И. Казанцев прекрасно понимал и понимает значение всего сделанного. Но, видно, так уж устроен человек: ему нужно услышать о себе какие-то слова. Потом разговор пошел совсем о другом.

— А как вы видите будущее, Михаил Васильевич? Старик вопросу не удивился, лишь уточнил:

— Вы, я полагаю, имеете в виду военное будущее? Казанцев имел в виду не только это, на размышления наталкивало многое, хотелось заглянуть и подальше, были кое-какие тревожные предчувствия относительно собственной судьбы, но, может быть, именно из- за этих предчувствий возражать не стал.

— Не думать об этом невозможно, — согласился Трофимов. — Но заранее прошу о снисхождении. Тут легко показаться смешным. Есть, знаете, такие пивные стратеги, которые развозят пальцем по клеенке лужицы, показывая направления будущих ударов… Что касается нас с вами, го главное сражение нынешней летней кампании развернулось на тысячу километров севернее Крыма. И показало оно, что песенка Гитлера спета.

— Так уж и спета? — как бы усомнился Казанцев, хотя сам старик видел, что он лишь подзадоривает его.

— А его союзники это уже поняли. Попомните: к осени ни одного итальянца в Крыму не будет. Сядут на свои катера и поминай как звали. Еще, чего доброго, тайком от немцев будут удирать…

— Вполне может быть, — согласился Казанцев. Тут, по правде, большой проницательности и не требовалось. Немцы давно шпыняли своих союзников, а те в свою очередь не скрывали желания вернуться домой. Особенно это усилилось после Сталинграда. А теперь еще англичане и американцы высадились в Сицилии…

— Да я вам и другой пример приведу. Прямо противоположный. Вы уж извините меня, старика, но возьмите самих себя. Разве не испытываете некоторого беспокойства и нетерпения: надо бы пошире разворачиваться и побыстрее, а то Крым и без нас освободят… Судя по всему, этот пример понравился гораздо меньше.

— А вам палец в рот не клади, Михаил Васильевич… Значит, считаете, что надо пошире и побыстрей? Трофимов посмотрел строго и оценивающе, будто решая, стоит ли продолжать (не о том ведь речь!), однако Казанцев встретил этот взгляд доброжелательно и твердо, словно приглашал не принимать всерьез, оставить без внимания и сам вопрос и ту полуусмешку, с какой он задан.

— «Пошире» как раз не надо! Во время гражданской войны говорили о «крымской бутылке». Белые особенно бесчинствовали, когда были заперты в Крыму. Старались любой ценой искоренить партизан — тогда их называли красно-зелеными. А народ хлынул в лес. Это, кстати, естественно — чтоб не убили, не угнали…

— Ну и что? — подал голос Чистов, которому разговор стал казаться беспредметным.

— Да то, что народ и теперь повалит в лес. Безоружный, всякий, женщины с детьми… А нужны хорошо вооруженные, подвижные группы. Когда до нас очередь дойдет — неизвестно. Немец еще на Кубани, а оттуда, надо полагать, переправится в Крым, потому что больше ему некуда. Насыщенность войсками будет большой, может повториться ситуация «крымской бутылки». Начнутся облавы, прочесы горных лесов…

— Вы же сами говорите, что их песенка спета, — снова перебил Чистов.

— Песенка Гитлера спета, а солдат он заставит воевать до конца. Как Вильгельм в ту войну, пока его самого не сбросили… «Все правильно, — думал Казанцев. — Только обстоятельства бывают сильнее нас. Можно даже привести простой житейский пример. Это как с паводком. Все к нему готовятся, создан штаб при исполкоме, во все концы летят телефонограммы, а поднялась вода — чем ее остановишь?.. Конечно, хлынет народ — и безоружные, и женщины с детьми. Может, и тебя, старого, придется принимать. И всех надо будет накормить и защитить. Но в лес-то людей приведет действительно крайняя необходимость, о которой сам же и говорил: чтоб не убили, не угнали…» Заговорил, однако, о другом, о том, что в самом начале разговора по-настоящему задело:

— А немцев мы все-таки обманули, Михаил Васильевич. Это я опять о газете. То, что вы говорили, согласен, — правда. Надо бы делать ее лучше. Но немцам и в голову не приходило, что заправлять всеми этими делами могут печник, стекольщик или плотник. Они искали в других кругах, о нас, серых, у них до поры и мысли не было. Хотел Казанцев того или нет, но прозвучало это с превосходством, хотя сам он «серым», несмотря на бедную одежду и натруженные руки, надо сказать, не выглядел.