Станислав Славич - Три ялтинских зимы [Повесть]

Кто знает, как сложилась бы его жизнь, останься Саша Пересыпкин в живых, но тогда он был опорой и главой семьи. То есть считалось, что все решает мать, ей — полное уважение, ее слово — закон, но сама она поступала так, как находил нужным Саша. Только Полина Евграфовна знает, чего ей это стоило. Парню- то было всего девятнадцать лет.

У оврага стоял почти не видный со стороны из-за густой зелени сарайчик. Саша сколотил его из горбылей и разнокалиберных досок. Сделал так, что можно было выскользнуть через заднюю стенку, к которой вплотную подступали кусты. Нередко спал там. Теперь поместил здесь Казанцева. Привел к сарайчику мать, сказал негромко:

— Там человек. Поживет у нас. Никто не должен его видеть. И ты тоже. Незачем. Еду будешь подавать через эту дыру, — показал, как отодвинуть доску.

Казанцев все слышал и дивился парню, хотя сам же и потребовал строжайшей конспирации. Жесткий паренек.

Сложность заключалась в том, что неизвестно было, как долго придется жить в этом сарайчике. Казанцев ждал возвращения из леса Гузенко. Удастся ли ему найти партизан? От этого зависели дальнейшие планы. Конечно, лучше бы найти людей, связанных с Большой землей…

Во всяком случае ждать решил не больше трех дней. Промедление было крайне опасно. После этого надо уходить с ядром будущего отряда. Место первой стоянки, куда затем подтянутся остальные люди, намеченные для ухода в лес, определили заранее. Определил, вернее, он сам, Казанцев, и помалкивал до времени. Но ходил, искал, присматривал со все тем же Сашей, и тот не мог не догадываться. А теперь на Саше лежали связь, согласование действий отдельных групп, и он же через свое «окно» должен был вывести людей в лес.

…А с Полиной Евграфовной Казанцев увиделся и даже перекинулся несколькими словами. Сам вышел, когда она в сумерках принесла поесть. Решил смягчить юношескую категоричность. Конспирация конспирацией, но чего же мы все будем стоить, если дело сведется только к ней? Однако попросил не говорить об этой встрече сыну. Попросил, смягчая просьбу улыбкой. Полина Евграфовна все поняла. Казанцев остался в ее памяти как большой человек.

Дома все эти дни Саша не ночевал. Мать, как всегда, ни о чем не спрашивала. То ли охранял постояльца, то ли ходил куда-то по делам. А наутро надо было идти на работу на лесопилку.

И наступил день, когда, увидев, что мама собирает еду для Казанцева, Саша сказал:

— Не нужно. Там никого уже нет.

Одна из особенностей оккупационной жизни была в обилии слухов и в том, как жадно люди внимали им. Ничего удивительного: потребность в информации сродни вечному человеческому стремлению сохранить главное — надежду. Человеку свойственно надеяться, и он жаждет знать (непременно!), что происходит в окружающем мире. Когда достоверных сведений нет, их заменяют слухи.

Не сказать, чтобы они возникали сами по себе. Их питала война. Ведь фронт был долгое время совсем рядом. В разгар ожесточенных боев за Севастополь на Южном берегу отчетливо слышали артиллерийскую канонаду. Да и сама Ялта (главным образом ее порт) подвергалась ударам нашей авиации и флота.

В Ялте тут же становилось известно о высадках десантов в Керчи, Феодосии, Евпатории, Судаке, на азовском побережье. События, драматические сами по себе, в слухах расцвечивались так, что трудно было понять, где истина, а где вымысел. Правда, и действительность была порой невероятна. Ну кто, например, поверит, что полсотни человек могут внезапным налетом захватить целый город — такой, как Евпатория, хозяйничать в нем всю ночь, разгромить комендатуру, освободить арестованных, взять пленных и документы, уничтожить склады и под утро уйти без потерь!

Вроде бы немыслимо. И находились люди, которые пожимали плечами: «Это что — радиостанция ОБС передавала?» А «ОБС» расшифровывалось так: «одна бабка сказала».

Между тем в Евпатории 6 декабря 1941 года все произошло именно так и даже похлеще: сейфы с документами из СД наши матросы заставили тащить на катер захваченных в плен гитлеровцев…

Будоражили, тревожили слухи и о таинственных событиях, происходивших время от времени на самом Южном берегу. Говорили о вооруженных стычках, настоящих боях, которые возникали то в Форосе, то в Кастрополе, то в окрестностях Алупки, а то и совсем недалеко от Ялты, в районе санатория «Золотой пляж». Это продолжалось всю первую военную зиму и всю весну.

Слухи слухами, но были и бесспорные факты. Как- то в начале апреля сорок второго немцы приволокли на буксире изрешеченную пулями легковую машину. Ехавшие в ней с фронта из-под Севастополя два офицера были убиты.