Станислав Славич - Три ялтинских зимы [Повесть]

Они сидели вдвоем метрах в пятидесяти от моста, прячась в разросшихся кустах буксуса и вечнозеленой калины, которые декоративной стенкой отгораживали реку от Пушкинского бульвара.

— …А гранатой здесь тем более нельзя — может получиться детонация…

— Ты понимаешь, что говоришь?..

— Жди меня здесь, Лукич. Вернусь через двадцать минут. Воистину: беда идет и другую за собою ведет. Прыгая с подпорной стены, Чистов упал на больную ногу. Домой приковылял из последних сил, временами почти теряя сознание. Мать, к счастью, была дома. Выглянула из комнаты Верочка. Мать начала было причитать, но он остановил ее:

— В нижнем ящике лежат большие ножницы — достаньте их.

Она вытащила. Как раз то, что нужно.

— Мама, надо бегом отнести их. Поняли? Бегом. Идти будете по Пушкинскому бульвару вдоль речки…

— Да ты никак ополоумел. Я тебе что — девочка? Бегом, вдоль речки… Куда? Зачем?

— Сашу Гузенко знаете?

— Да мало ли к тебе тут разных ходит…

— А я знаю, а я знаю!.. — сказала Верочка.

— Брысь, отсюда, сорока! — прикрикнула на нее бабушка.

— Саша Гузенко ждет эти ножницы в кустах, не доходя моста. Поняли? Метров пятьдесят от моста, в кустах. Саша Гузенко, партизан, мой начальник…

…Девчушка и в самом деле поступила, как сорока: схватила эти ножницы и порхнула прочь — только ее и видели. Она бежала вприпрыжку через город — не прячась, легкомысленно и беспечно. Эти легкомыслие и беспечность казались столь очевидными, что никому не приходило в голову остановить ее и спросить, куда, зачем она скачет. Впрочем, тревожно суетившимся солдатам отступающей армии было, наверное, не до нее.

Она шмыгнула через площадь у Пушкинского базарчика под платаны пустынного сейчас бульвара. Здесь ее бег замедлился, и она как бы запела: «Са-ша Гу-зен-ко, Са-ша Гу-зен-ко!..»

Лукич услышал ее издалека.

Отдав ножницы, она убежала не сразу, твердо решив узнать, зачем они понадобились. На ее глазах Гузенко сполз в заросшее бурьяном, кустами и молодой древесной порослью русло речки, пробрался к мосту и спустя несколько минут вернулся.

— Ты еще здесь? — удивился он (на то, чтобы рассердиться, не оставалось сил).

— А ножницы? — спросила она. Хозяйственная девчушка! Надо было немедленно спровадить ее отсюда, К счастью, чувство юмора Лукичу не изменило.

— Ты знаешь, кто я такой? Девочка молча наморщила лоб и подняла почти бесцветные бровки.

— Я — старший лейтенант, и ты должна выполнять все мои приказания. Быстрее беги, домой и доложи отцу, что все в порядке.

Слава богу, она не стала ни о чем расспрашивать, убежала..

Взлетели сигнальные ракеты на Дарсане, и бойцы первого батальона 777-го полка 227-й Темрюкской стрелковой дивизии вместе с партизанами пошли в бой. Со стороны Никитского сада двигалась при поддержке танков — им нелегко приходилось на извилистой горной дороге — наша пехота, части, которым сегодня вечером будет салютовать Москва и которые удостоятся почетного наименования Ялтинских, Между тем в центре города — на подступах к порту, в Цепях, на Виноградной, Аутской, на набережной — тоже шла перестрелка.

Включая рубильник на центральном пульте, офицер невольно съежился, ожидая взрывов, от которых содрогнется земля. Но взрывов не было. Еще и еще раз он с размаху втыкал рубильник — никакого отзвука. А стрельба слышалась совсем рядом.

Выбежал во двор — машина была уже заведена. Махнул рукою шоферу: гони! Но когда автомобиль выскочил из двора к повороту на Севастопольскую, по нему почти в упор ударило сразу несколько автоматов.

У СД был свой отлаженный конвейер. Машина с арестованными обычно поднималась из города и въезжала во двор через главные ворота. Вид у этих тяжелых ворот внушительный. Да и весь комплекс зданий, где находился застенок, производил даже сам по себе мрачноватое впечатление, хотя и строился как вилла какого-то богача.

Само слово «застенок» оказалось здесь не случайным. Затененная старыми кедрами небольшая сравнительно усадьба вычленена и как бы приподнята над всем окружающим высокими каменными стенами. Одна из них — подпорная, но другая, под прямым углом сопряженная с нею, начинаясь как подпорная стена, становится затем внешней глухой стеной неких не видных снаружи, спрятанных под землею построек. Своеобразный фокус строителя: снаружи, со стороны улицы, высится каменная стена, а изнутри, со двора, вниз уходят ступени подземелья.

…Постоянно ловлю себя на предубеждении, которое возникает при одном взгляде на эти здания — так много чудовищно страшного связано с ними. Здесь выкалывали глаза, отрезали уши, выворачивали руки в суставах… Понимаю, что сами здания ни при чем, и все же…