Анатолий Никаноркин - Сорок дней, сорок ночей [Повесть]

Вот только бы сейчас поспать часа два. Смертельная усталость.

Спускаюсь в капонир. В нем полно людей. Дорвались до воды. Спешат, запально глотают кто из ведра, кто из термоса, кто из бачка. Судорожно прыгают острые кадыки. Жду очереди и тоже тяну сладкую воду — никак не могу остановиться. Знаю, вредно, но пью. Те, кто напился, тут же бросаются на нары или на пол пластом. Даже на еду не обращают внимания, а на столе — консервы, галеты, сыр в тюбиках. Уже храпят. Рая лежит на нарах с закрытыми глазами. Я ее не трогаю. И моряк рядом спит.

Немцы, наверное, думали здесь зимовать. На нарах перины, подушки. Сволочи, под ноги коврики постелили. И тапочки валяются.

Заходит лейтенант. Пьет. Садится за стол. На черепе, обтянутом почерневшей кожей, проступает кровь.

— Давай перевяжу.

— Не надо…

Бросаюсь на нары. Сколько лежу, не знаю. Слышу, будто стреляют, но это меня не касается… Так все далеко!.. Один раз приоткрываю глаза: лейтенант все сидит за столом, обхватив голову. Думает или дремлет? Опять забываюсь, но выстрелы все сильней, сильней. Слышу, как вскакивает лейтенант, опрокидывая на пол термос. Уходит. Скоро возвращается. Кричит:

— Оборону занимать! Немцы наступают! Вставай!

Никто не поднимается. Храпят.

— Подъем! — тряcет лейтенант бойцов.

И меня трясет. Странное состояние — сплю и не сплю. Вроде все понимаю, а встать не могу. Бормочу:

— Сейчас, сейчас…

Дробот сапог по бетону. Часть бойцов, видно, уходит с лейтенантом. Кто-то еще остается.

Бухают гранаты. Капонир вздрагивает. Усилием воли открываю глаза. Вскакиваю. Рая, моряк и двое солдат лежат. Теперь я толкаю их, тормошу. Встают, покачиваясь, как пьяные. Выходим с моряком. Выглядываем из траншеи. Вот так штука! Как все изменилось! Почти по всей сопке мелькают темно-зеленые фигурки немцев. Где же наши? У карьера, где пять дотов, — немцы. И выше — немцы.

А наши, вон, оказывается, небольшими группками, перебегая от камня к камню, отстреливаются, отступают все на правую верхушку. Мы здесь остались, как на островке.

— Гады, окружают, — присвистывает моряк. — Долежались, в бога душу… Гранаты есть?

У меня Костина граната. И у моряка есть одна. Немцы уже у скалы — метрах в тридцати от траншеи. Выскакивают из-за выступа. Моряк кивает мне. Бросаем одновременно гранаты. Дым заволакивает скалу. В один миг мы выпрыгиваем из траншеи, бежим изо всех сил поверху, потом через ложбину ко второму горбу, к нашим. Добегаем благополучно. На душе полегчало. Все-таки будем опять со всеми. Но здесь дела тоже паршивые.

— Патроны, гранаты? — жадно набрасываются на нас солдаты.

— Откуда?

— Какого же хрена бежали? Таких без вас хватает…

Хоронимся за каменными гребнями. Нас не больше сотни.

Отстреливаемся редко. Немцы напирают с двух сторон. Бьют без передышки. Пули цокают о камни.

На крыше капонира, из которого мы только ушли, немцы, кажется, устанавливают минометы. Тогда совсем будет худо. Точно. Минометы ротные. «Ух-ух» — рвутся мины. Стоны и крики за валунами по всей верхушке — мы у немцев как на блюдечке. Минометный огонь минут десять. Потом все обрывается. Затишье. Молчат и наши за камнями. Многих перебило. Патронов нет. Мы отползаем глубже по пятачку вершины, собираясь к одному месту у обрыва. Нас осталось меньше половины. Отступать некуда. Конец. Или прыгай в глубокий овраг.

Налетая друг на друга, переворачиваясь, клубком катимся по крутому спуску, цепляемся за корневища трав и кустарников, чтобы не свернуть шею. А немцы, стоя над обрывом, вдогонку нам — из автоматов. Визжат, рикошетят пули. Рая рядом со мной. И голова к голове пожилой солдат. В какую-то секунду Рая вдруг останавливается. Лицо перекошено криком и болью:

— Нога!..

Подхватываем ее под руки — солдат и я, волочим, как бревно, по камням, колючкам. Мы почти у подножия сопки. Близко огороды и домишки. Огонь стихает. Несем Раю к домику с глухой оградой из ракушечника. Во дворе матросы, солдаты. Осматриваю Раю. Нога в крови и грязи. Вероятно, задета бедренная кость.

Бледная, маленькая, испуганная Рая просит:

— Достаньте сыворотку противостолбнячную… я умру…

В сарае нахожу две небольшие доски. Накладываю на ногу что-то вроде шины. К Рае подходит моряк, протягивает фляжку со спиртом.

— Выпей, сестрица. Не так больно будет.

Рая делает несколько глотков. Переносим ее в подвал.

— Дремать буду, — бормочет, опьянев, Рая. — Мне лучше…

— А я пойду искать наших из полка.

Рая приоткрывает глаза.