Уильям Эш - Выбор оружия

— Тогда спокойной ночи,

— Спокойной ночи.

У Марго как раз замаячил малый шлем, и она впервые за весь вечер была увлечена игрой.

Они разыграли сдачу, когда вдали замер шум машины летчика.

Томас тотчас же отодвинул стул.

— Я что-то устал. Пожалуй, пора и на боковую. — И к Марго: — Вы готовы?

Элизабет мигом сообразила, что ее провели, и притом очень грубо. Она так взбесилась, что даже говорить не могла, но ее щеки — это он сразу заметил — почти не покраснели.

Улыбаясь, Томас открыл дверь машины и ждал, пока Марго вошла и уселась со своим чемоданчиком в руке.

— Вы кошмарный человек! — кокетливо упрекнула она его.

— Это только показывает, на что я способен, если цель достаточно привлекательна.

— Вы просто хотели посмеяться над Лиз.

— Вы чересчур скромны.

— Ну, если бы вы мной интересовались, вы бы давно позвонили.

— Порой мы сами не знаем, чего хотим, пока затаенное желание не захлестнет нас.

— Чудно, вот уж не думала, что вы обращаете на меня внимание.

— Знаю. Я застенчив.

— Она недоверчиво засмеялась.

— Не смейтесь. Вы разрушаете нашу национальную легенду. Мы все застенчивы. И всегда оправдываемся тем, что робки и туго сближаемся с людьми. Мы всегда предполагаем, что люди жаждут нас узнать, но нам трудно пойти навстречу их естественному желанию, потому-то мы так и одиноки. Я считаю, что мы рассеялись по всему миру главным образом для того, чтобы остальное человечество тщетно мечтало о восхитительной — но, увы, невозможной! — близости с нами.

— Хотела б я знать, когда вы серьезны, а когда шутите?

— Я тоже.

Он проехал главную улицу города, где дети — и когда только они спят! — разбегались от звуков гудка, трижды помигал фарами перед воротами и простоял у входа ровно столько времени, чтобы его узнали. Потом поставил машину рядом с домом и вместе с Марго пошел к баракам, где жили медицинские сестры.

Луны не было, но на небе светило столько ярких звезд, что оно напоминало огромный опрокинутый дуршлаг, закрывший дневной свет.

— Вы хоть к чему-нибудь относитесь всерьез? — спросила она.

— К себе, например.

— И только?

— В том числе к своим чувствам и к тем, кто их вызывает.

— Какое тщеславие!

— Вовсе нет. Человек, отбывающий пожизненное заключение, со всей серьезностью относится к своей тюрьме. Но это не значит, что он гордится ею. — Томас прошел еще несколько шагов и добавил: — Это мне напомнило один случай, когда я был в плену…

— Во время войны?

— Я же сказал. Не перебивайте. После неудачной попытки к бегству меня допрашивал офицер контрразведки. А рядом сидела молодая женщина и записывала мои ответы. Он на минуту вышел, и эта женщина — такая светлая блондинка, хорошенькая, видно, коллаборациониста из какой-нибудь скандинавской страны — повернулась и улыбнулась мне ласково, ободрительно, хоть и работала на врага. Она поразила меня в самое сердце. Слезы чуть не выступили на глаза.

Марго, видно, не знала, как реагировать на этот рассказ.

— И с тех пор вы вроде бы ищете ее?

— Боже мой, нет! Сейчас она, наверное, толста, как Элизабет, и народила с полдюжины сопливых ребят.

— Вы, наверное, очень страдали в плену, — начала она с другого конца.

— Не особенно. Нам повезло: мы единственные из всех с первых дней войны знали, что имеем возможность выжить. Нет, речь идет только о том впечатлении, какое произвела тогда на меня ее улыбка… Вы не окажете мне одну услугу?

— Какую?

— Загляните завтра утром в лазарет и посмотрите на нашего пленного, ладно? С майором Прайером я договорюсь. А ему скажите что вздумается. Спросите, удобно ли ему. Заметьте, вот, мол, какая мерзкая погода. Словом, всё что в голову придет. Только не забудьте улыбнуться — нежно и чуть-чуть грустно. Заглянете?

— Но он же изменник! Я вполне согласна с теми, кто считает, что его надо поставить к стенке.

— Все в свое время. Но пока что он нам нужен. Послушайте. Прошлой ночью я послал к нему под окно взвод солдат; они пели песни, которые он должен помнить с войны, пели довольно пьяными голосами, точно ненароком остановились по пути из столовой. Звучит глупо, верно? Но это и есть моя система укрощения, и она уже начинает действовать. Представьте только, что должен пережить любой человек, прежде чем решится поднять оружие против своей страны. Так вот я хочу, чтобы он еще раз прошел через все это. Я хочу, чтобы его преследовали лица фронтовых друзей, родственников, женщин, пусть они встают у него перед глазами, пока он там лежит.