Уильям Эш - Выбор оружия

Лишь участившееся дыхание показывало, что пленный слушает.

— Неужели вы и впрямь считаете, что из миллионов соотечественников правильно мыслите только вы один? Но ведь это же индивидуализм, доведенный до грани безумия! Ваш долг был отыскать других, тех, кто разделяет ваши чувства, и бороться с ними вместе в пределах достижимого и возможного. — Он добавил огорченным тоном отвергнутого единомышленника: — Вы предали всех, кто искренне озабочен будущим этой страны.

Легкая улыбка скользнула по пересохшим губам Фрира.

— Не иначе как правительство послало вас сюда, чтобы вы дали свободу стране.

— Я делаю все, что могу, — Томас пропустил сарказм мимо ушей, — лишь бы удержать полицию и военных от ненужной жестокости. Может, и у вас будет случай убедиться в этом. — И вдруг бросился в атаку: — Но что привело их сюда в таком количестве? Кто наводнил страну солдатами и офицерами контрразведки? Движение, в котором вы участвуете. Национально-освободительная борьба могла восторжествовать сразу после войны. И страна получила бы независимость, как многие другие. Но кучка смутьянов, действующих по приказу враждебной нам иностранной державы… Неужели вы думаете, мы допустим, чтобы они победили? Да ведь их даже не поддерживает народ. А чего они достигли отдельными террористическими актами и саботажем? Ничего. Только задержали проведение каких бы то ни было реформ до отмены Чрезвычайного положения и развязали руки реакционным плантаторам и коммерсантам. Они провалили и предали поруганию усилия всех, кто действительно хотел улучшить судьбу народа в этой стране. Вот к кому присоединились вы в порыве великодушия и благородства!

Фрир хотел что-то сказать, но раздумал. Видно, догадался, как и рассчитывал Томас, что любой ответ придется начинать издалека. И он будет слишком пространным.

— Я не утверждаю, что добился многого, — скромно продолжал Томас. — В такой обстановке что ни делай — все мало. Но кое-что я совершил, иначе мне не испортили бы карьеру и не сослали в это гиблое место. Не скрою, я честолюбив, и это мне дорого обошлось. Вот вы — вы из тех, кто предпочитает думать, что все ошибаются, что вы один владеете истиной, а другим она недоступна. Надо уметь сопротивляться таким субъективным убеждениям — вот залог успеха любого дела, в которое действительно веришь. Хриплый смешок вырвался из горла Фрира.

— Вы говорите так, будто у меня это был минутный порыв. Да я размышлял месяцами. Я все предвидел — возможность плена, и обвинения таких, как вы, и лживые законы, по которым меня осудят, — все это я знал еще там, дома.

— Оставим в стороне героизм, — прервал его Томас; вы не видите, к чему ведут ваши действия? Боже мой! Я целыми днями сижу в своем кабинете и задыхаюсь от сообщений о насилии и бессмысленных жестокостях с обеих сторон. Снимки людей, повешенных вашими бандами… — Он поднял руку, предупреждая, чтобы его не перебивали. — Да, я знаю, их подкупили или угрозами выпытали сведения в нашей контрразведке. Но разве виноваты эти бедняги? Они жертвы бессмысленной катастрофы, им лишь бы прожить еще день. Они готовы купить свой кусочек мира и покоя у любой из сторон, которая им предложит его.

— Власть имущие всегда ярые защитники мира и покоя, — вставил уязвленный Фрир. — Но народ уже понимает, что ваш мир обходится ему слишком дорого.

Только этого и нужно было пока Томасу — превратить беседу в состязание, в котором каждый старается выиграть очко. В пылу спора легче сбить противника с толку, утомить, заставить сказать глупость, выбить из-под ног реальную почву, на которой вырос этот диспут. В перепалке не обязательно высказывать свои истинные суждения: важно делать верный ход. В этой игре словно ведешь два разговора сразу; иногда они сливаются и подкрепляют друг друга, поскольку конечная-то цель — одна; иногда разговоры эти совершенно разные, и тут Томасу надо вовремя улучить момент и повернуть спор на пользу себе. Он должен заманить собеседника в лабиринт абстракций, а потом внезапно обрушить на него жестокие факты — пусть почувствует себя виноватым в том, что бежит от действительности и не хочет смотреть правде в лицо.

— Тут мы никогда не договоримся, — сказал Томас после горячего спора, — но не в этом дело. Главное, что ваше движение гибнет и что для победы ему не хватает поддержки, верно?

— Неправда!

— Вы знаете, что это правда. У вас сейчас вдвое меньше активных борцов, чем было два года назад. Вы полностью изолированы. Откуда вам ждать оружия или помощи? Прошло время, когда вы были частицей движения, охватившего весь континент; волна откатилась, и вы остались одни — кучка осажденных, которые делают вид, что они передовой отряд, хотя народ давно забыл о вас и занят другими делами.