Сергей Прага - Да, был

Старко несколько раз подходил к нему, участливо спрашивал о самочувствии, предлагал есть, прикрыть спину.

Русин жмурился, блаженно улыбался:

— Спасибо, уж теперь-то я сам… сам.

Уход за раненым товарищем и забота о нем оправдывали многодневное пребывание в овраге и держали нервы в постоянном напряжении. А после того как Русин отказался от его услуг и произнес: «я сам», Старко почувствовал внутреннюю пустоту. До сих пор, думая о дальнейшей своей судьбе, фельдшер успокаивал себя: поднимется командир роты — решит, как быть. И вот — командир поднялся.

Вопрос, как быть после выздоровления, не волновал Русина. Воинская присяга и совесть коммуниста диктовали продолжать борьбу до конца и, как только появятся силы, или пробраться через фронт, или идти к партизанам, а если нет их, самому собрать отряд и вести беспощадную «малую войну» на коммуникациях врага. Если бы Старко в первый же день, когда к Русину вернулся дар речи, спросил: «Как будем действовать дальше?», Русин так и ответил бы. Но Старко промолчал, а Русин, считая, что у товарища вопрос будущего решен именно так, не начинал разговора на эту тему.

Дни шли. Набираясь сил, Русин часами ходил по оврагу. Отсчитает сто шагов, остановится, передохнет и снова считает. Постепенно количество шагов между остановками увеличивалось. Настал день, когда Русин сказал:

— Поздравь, Остап Данилович. Сегодня сделал десять километров. Дней через пять сделаю до тридцати и… пойдем. Как думаешь, на восток пойдем или на запад, в леса?

В это время Старко подшивал подметку к сапогу. Вместо ответа он сокрушительно покачал головой и горестно вздохнул:

— Эх-хе-хех!..

Русин покосился на него, присел рядом.

— Ты, брат, что-то не в настроении. Плясать, конечно, не с чего, а все же… давай посоветуемся…

Старко скептически осмотрел подошву сапога, поплевал на грубые стежки, прихватившие ветхую подметку, обулся.

— Простите, Владимир Николаевич, — подбирая слова, медленно и негромко сказал Старко. — Пока вы лежали, я о многом передумал. В голову лезло такое, что сказать страшно. — Старко качнул головой, вздохнул. — Сами посудите, больше года как отступаем… За каждый бугорок стоим насмерть… Я понимаю, согласен: враг взял внезапностью… жмет сотнями отмобилизованных дивизий, боевой техникой, собранной со всей Европы… К примеру, из тех, что подбила ваша рота, половина танков французские «Рено», а два «Шкода»… Но ведь не в кармане же он держал дивизии да технику, перед тем как бросить на нас? Эта махина не один день стояла вдоль границ. Тут, простите, или маху дала наша разведка, — не обнаружила вовремя, или если и обнаружила, то где-то в верхах недооценили опасность…

Скрипнув зубами, Старко продолжал:

— Перед войной я видел кинокартину «Истребители». Да и вы, наверное, видели… Помните песенку: «Любимый город может спать спокойно и видеть сны»? Успокаивала она, — спите спокойно! Вот и спали… М-да… Не знаю, может быть, мы отходили на второстепенном направлении, но нашей авиации я не видел…

Глубоко вздохнув, Старко крякнул и снова заговорил:

— Вчера, пока вы вышагивали свои километры, я, лежа на бугре, насчитал больше двухсот бомбовозов, что летели на восток. Если хотите, за те дни, которые я, как бирюк, провел в овраге, додумался черт знает до чего…

Русин перебил:

— Нам надо пробираться через фронт. Вот чуточку окрепну, и пойдем к фронту…

— А где этот фронт? — в раздумье возразил Старко. — Может быть, и нет его? Может быть, и Советской России нет, а осталась только «оккупированная территория»! Вот как додумаюсь до такого, так злоба душит: чего жив остался? Лучше бы, когда бежал к вам, минами разорвало или придавило в погребе. Так и хочется засунуть за пазуху парочку гранат да сорвать кольца…

— Страшные мысли у тебя, Остап Данилович,— серьезно сказал Русин, — гнилые… Не к месту они… и фронт есть, — впереди-то Дон, Волга, — и Россия есть и будет… А в общем, падать духом — не дело. Не сможем пробраться к фронту, — пойдем к партизанам. Дошагаем до какого-нибудь села, а там уточним и… — тут Русин искоса взглянул на Старко и с насмешкой спросил: — А может быть, собираешься пересидеть войну в пещере или подле бабьего подола, за печью?

— Ты, друже, зря обижаешь человека, — с укоризной взглянув на Русина, строго сказал Старко. — Если бы не ты, не в укор говорю, я давно был бы где надо. А насчет разведки. — Теперь, когда ты на ногах, — могу отлучиться… Завтра же пойду… Пора откочевываться от пещеры…