Сергей Прага - Да, был

— Товарищ старший лейтенант, военфельдшер Старко прибыл в ваше распоряжение.

Русин протянул руку и с уважением сказал:

— Угораздило вас. И чего ради рисковали?

— Взамен выбывшего, — отвечая на рукопожатие, проговорил Старко. — Оказывать помощь раненым…

— Раненым? — переспросил старший лейтенант. — В роте раненых нет. Стоим насмерть…

С левого фланга донесся взволнованный крик наблюдателя:

— Фрицы пошли в атаку!

Пока самолет разбрасывал листовки, а минометная батарея охотилась за смельчаком-фельдшером, до роты фашистов скрытно сосредоточилось перед высотой метрах в ста от переднего края. Гитлеровцы без традиционной артиллерийской подготовки, по свистку офицера поднялись во весь рост и бросились вперед.

Двадцать девять человек смотрели на старшего лейтенанта, ожидая команды. Тот подхватил винтовку, не глядя, вогнал в магазинную коробку обойму патронов и спокойно сказал:

— Контратакуем во фланг. Ударим разом. Пошли, товарищи! — а затем легко вскочил на бруствер:

— За Родину! За партию! Ура!

Не отставая от него, из траншеи полез Митрич и, не успев выпрямиться, тихо охнул, вскинул руки и мягко упал лицом вниз.

Двадцать восемь оставшихся в живых подхватили «ура».

«Эх, пропал Митрич, нет пулеметчика». — на бегу подумал Русин и машинально оглянулся. Сзади, стараясь вырваться вперед, бежал Старко. В руках у него был пулемет Митрича. Ухватив пулемет за ствол, он размахивал им, как дубинкой, и кричал:

— Бей гадов! Бей!..

Фашисты остановились, попятились, а затем, беспорядочно стреляя, начали отступать.

— Бей! Круши! — ревел вырвавшийся вперед Старко.

— Отбой! — закричал Русин. — Отбой!

Рота поспешно отошла в траншею. Сейчас же по всему фронту загрохотала артиллерия. Фашисты начали бешеный обстрел переднего края советской обороны.

И вдруг смолкло все…

Воздух наполнился ровным, грозным гулом моторов. Сверкая в лучах заходящего солнца, высоко в небе плыла эскадра бомбардировщиков. Двадцать два самолета в строю «клином» приближались к переднему краю, к высоте. Забирая влево, они описали круг и начали вытягиваться цепочкой, по-одному. Из-за покореженных танков на «ничейной» земле, в направлении высоты «81.9» взвились зеленые ракеты.

Головной бомбардировщик выбросил черную дымовую ракету и перешел в крутое пике. Казалось, страшная громадина вот-вот врежется в землю. От крыльев самолета отделилось более десяти бомб. «Юнкере», легко задрав нос, отвалил в сторону, начал набирать высоту, и тут же спикировал второй… третий… Жутко завывая, бомбы неслись на высоту.

— В погреб! Всем в погреб! — не своим голосом закричал Русин и побежал по траншее.

До погреба оставалось несколько шагов. Впереди Русина, взвалив на спину раненого бойца, бежал Старко. Сотни подземных толчков слились в один… Сотни сильнейших взрывов загремели одновременно. Что-то горячее и тупое больно ударило Русина в плечо. Ему показалось, будто высота «81.9» неуклюже подпрыгнула, зашаталась и начала рассыпаться на громадные глыбы, пахнущие, смертью. Он руками обхватил одну из них и… окунулся в мягкую темноту…

Двадцать два бомбардировщика стервятниками кружили над высотой, один за другим пикировали и методически продолжали свою адскую работу…

С ПЕРЕДОВОЙ ВО ВРАЖЕСКИЙ ТЫЛ

…От тишины, внезапно сменившей хаотический гул рвущихся авиационных бомб, Старко очнулся. Он лежал в абсолютной темноте, на сыром полу холодного погреба, лицом вниз, распластав руки и ноги, с широко раскрытыми глазами и пытался пошевелиться, но что-то давило на него и сковывало движения.

Напрягая мышцы тела, ладонями опираясь об пол, Старко, кряхтя, приподнял туловище. Груз, давивший на плечи, начал медленно сползать. Вскочив на ноги, Старко ощупал себя: не ранен, санитарная сумка на месте, фонарик, как и днем, оттягивал правый карман.

Старко вынул фонарик, нажал рычажок. Слабенький луч прыгал по стенам погреба и вырывал из темноты то красноармейские вещевые мешки и шинельные скатки, сложенные кучей, то ящики с боеприпасами. Обшарив три стены, луч уперся в потолочный свод, скользнул по нему и осветил выход из погреба, заваленный землей.

Старко подошел, навалился плечом на сырую глыбу, постучал в нее кулаком, прислушался. Земляная стена, отделяющая его от внешнего мира, поглотила звук.

Фельдшер оторопел: эдак погреб может стать могилой. Разве что перед тем, как оставить оборону, командир роты прикажет откопать вход: ведь погреб не только бомбоубежище, но и склад боеприпасов и личных вещей красноармейцев. Ждать? А что, если случилось самое страшное: налет авиации уничтожил оборону и обороняющихся? Тогда что? Медленная, ничем не оправданная смерть?