Штандартенфюрер что-то брюзжал, а Гросс, подобострастно-почтительно отвечал:
— Цу бефель! Цу бефель!
Пока приезжие обходили ряды, два военнопленных из команды обслуживающих притащили и поставили перед строем ящик, обтянутый синей тканью.
Закончив обход, штандартенфюрер поднялся на ящик, проговорил несколько фраз и, опираясь о плечо Гросса, слез на землю. Сейчас же на ящик вскочил один из усатых «двойников».
Русин вполголоса перевел сказанное штандартенфюрером: «С вами будет говорить уполномоченный Украинской рады. Что он скажет — истинная правда. Верьте ему!» «Уполномоченный» снял шляпу, трагически простер руки, со слезами в голосе воскликнул: «Браты! Украинцы! — и продолжал: — Советский Союз, Советская Россия — разгромлены. На необъятных просторах рухнувшей большевистской империи — хаос и террор. В этот тяжелый исторический момент возрождается Украина, самостийная великая держава. Под руководством Германии, возглавляемой фюрером, она, строя жизнь на основе нового порядка, без коммунистов, займет достойное место в семье народов. Долг каждого украинца принять участие в строительстве новой Украины. Поэтому все украинцы, стоящие в строю, должны выступить вперед. Этим они заявят о своей национальности. Их ждут свобода, блага жизни и прежде всего еда, выпивка, обмундирование и веселье, веселье без конца!».
Закончив призывом выходить из строя и становиться отдельно от «москалей», оратор легко соскочил с ящика и полушепотом, заговорил с штандартенфюрером. Тот кивнул головой. Из рядов военнопленных вышло человек пятнадцать. Переминаясь с ноги на ногу, они смущенно стояли перед общим строем. Неожиданно двое попятились и юркнули на свои места.
— Украинцы, два шага вперед! — громко крикнул Гросс.
Никто не пошевелился. Пошептавшись с штандартенфюрером, «уполномоченный», заложив руки за спину, пошел вдоль застывших шеренг.
— Выходьте, браты украинцы! Выходьте, не лякайтесь! — выкрикивал он, зорко всматриваясь в лица пленников. Некоторых военнопленных он ласково похлопывал по плечу:
— А ты не украинец?
Постепенно ряды украинцев росли. «Уполномоченного рады» привлек рост Старко. Он остановился перед ним:
— А ты не украинец?
Старко мотнул головой и отрицательно цокнул губами.
— А хто же? — допытывался «уполномоченный», лукаво поглядывая на Старко.
— Отчепысь, руський я, — внушительно ответил Старко. — Я русский, волжанин.
Украинцев набралось менее сотни. Их вывели с территории, а остальным скомандовали:
— Разойдись!
Едва первая шеренга украинцев поравнялась с домиком коменданта, раздались звуки бравурного марша. Играл оркестр, приехавший на грузовике.
Откликнувшихся на призыв «уполномоченных рады» стригли, брили, уводили в один из домиков и оттуда они появлялись одетыми в новенькое добротное обмундирование.
Преображенные люди сели за длинный стол. Перед ними дымились миски с пищей. Один из «двойников», стоя во главе стола, произнес тост. В ответ поднялись руки, сжимающие стаканы.
Украинцы веселились. Один из них, изрядно захмелевший, пошатываясь подошел к проволоке и, сложив руки рупором, прокричал:
— Савка! Выходь, выходь, не лякайся!
Савка — чернявый военнопленный в изодранных штанах, босой, кутаясь в тряпье, зло плюнул, выругался в ответ и отошел в сторону. Стоявший рядом с ним истощенный пленный со следами побоев на лице, спотыкаясь на худых ногах, бросился к воротам, забарабанил кулаками:
— Эй, ты, пропусти, я украинец. Эсэсовец распахнул калитку:
— Битте!
…Густели сумерки. Ярко полыхали костры на поляне у комендантского домика. На машине выступали артисты. Они пели, декламировали, рассказывали что-то, отчего захмелевшие люди, впервые за долгие недели почувствовавшие себя сытыми, весело хохотали.
Старко и Русин лежали под навесом. Старко навалился грудью на сумку, кулаками подпер подбородок, поскрипывал зубами и, не мигая, смотрел на силуэты веселящихся бывших товарищей по несчастью.
Русин не спускал глаз с друга, с его лица, загадочно расцвеченного отблесками костров. Ему казалось, что Старко раскаивается в своем решении.
— А ты, Остап, почему не вышел? — прошептал Русин. — Ведь украинец ты. Может быть, счастье оттолкнул… Не поздно еще…
— Т-с-с… не мешай, — отмахнулся Старко…
На импровизированной эстраде певица задушевно выводила:
…Карий очи, чорнии брови,
Темни, як ничка, ясни, як день…
Старко глубоко вздохнул, чертыхнулся и, порывисто изменив позу, сел.
Читать дальше