Владимир Богомолов - «Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»

Откуда я мог знать, что она беременна? На лбу у нее действительно ничего не было написано. Ведь не врач же я!? Более того, ни она сама, ни Павлик об этом не сказали ни слова.

А кто она? Немка из Восточной Пруссии! Причем не простая, а решившая одурачить, обхитрить советского человека, пусть и бывшего военнопленного, и таким путем проникнуть к нам в Россию. А немцев из Восточной Пруссии переселяют, как известно, отнюдь не в Советский Союз, а в Германию, в том числе и в западные зоны — там ей и место! Там и только там…

Что же касается Павлика, то все были убеждены, что стоит ему переспать с любой из тысяч репатрианток в лагере, он об этой немочке вскоре даже и не вспомнит.

Все выходило правильно, и чем дальше я таким образом размышлял и утешал самого себя, тем больше убеждался в своей полной правоте и невиновности…

…А сон, как говорится, оказался «в руку». Через несколько дней из Военного Совета армии пришла депеша, что на основании директивы Ставки Верховного Главнокомандования осуществляется реорганизация армии и приказом Главнокомандующего Центральной Группы войск 136-й стрелковый корпус подлежит расформированию, части его передаются на доукомплектование других корпусов.

Снаряд судьбы попал в родную дважды Краснознаменную, орденов Суворова и Кутузова 425-ю стрелковую дивизию, и все мои мечты о ее вечном существовании разлетелись как пороховой дым, рассыпались как песочный домик.

И было торжественное прощание, только без палашей и клинков, но с прощальным салютом. Фролов, Кириллов, Елагин, Кока, обожаемый мною гусар капитан Арнаутов разлетались как осколки снаряда в разные стороны.

В воронке жизни остались только мы трое: Володька, Мишута и я…

* * *

В конце июня я был назначен начальником команды сопровождения эшелона из Германии в Москву. Предваряющий инструктаж- накачка как никогда проходил в условиях повышенной секретности, мероприятие обозначалось как «спецзадание» и «особо ответственное задание».

Как мне объяснили, эшелон должен был вывозить особо ценные трофеи — то, что было награблено фашистами, теперь возвращается на Родину, — и что это имеет для страны огромное экономическое значение и поможет нашему правительству в восстановлении разрушенных немцами городов и хозяйств.

29 июня состоялся так запомнившийся мне рейс. Грузились мы ночью на площадке Остбанхоф (Берлин) с колес из «студебеккеров», а также из расположенного поблизости пакгауза. К трем большим товарным четырехосным вагонам были доставлены тщательно упакованные и обшитые сверху плотной мешковиной разных размеров картины, которые с большой осторожностью перегружали из накрытых тентами кузовов в вагоны на толстую мягкую подстилку и, установив вдоль оси движения, закрепляли брезентовыми стропами, оставляя посредине, перпендикулярно, проходы шириной около метра.

Руководил и наблюдал за погрузкой плотного сложения, лет сорока, с хорошей выправкой офицер, одетый в обмундирование без видимых знаков различия, неразговорчивый, фамилию которого, как я понял, мне знать было не положено, обращаться к нему, как он сам установил, только по званию «товарищ полковник» и только при крайней необходимости.

Все габариты имели на углах фанерные бирки с номерами, и по перечню, который был на руках у полковника, можно было мгновенно определить, какая картина упакована под тем или иным номером.

В четвертом таком пульмановском вагоне вдоль стен были помещены огромные банковские сейфы, укрепленные на металлических станинах, в свою очередь схваченных толстыми болтами, пропущенными сквозь пол вагона. В эти сейфы обливавшимися потом сотрудниками НКВД в штатском были погружены сотни невысоких коробок с сургучными печатями и номерами на боковых стенках. Эти коробки устанавливались в сейфы под личным присмотром полковника — никто из нас в вагоны с драгоценностями и картинами не допускался.

За раздвижными дверями каждого из этих вагонов сверху, как занавес, крепилось брезентовое полотнище, и разглядеть снаружи, что находится внутри, было невозможно.

После погрузки сержанты-кинологи, тоже военнослужащие войск НКВД, запустили в каждый из этих четырех вагонов по паре сторожевых собак, так называемых «ПЗ» — повышенной злобности.

Эти четыре больших пульмановских вагона являлись «особо охраняемым объектом» и с обеих сторон окаймлялись двухосными теплушками с караулом полной взводной численности (35–40 человек), имевшим в своем составе трех — четырех офицеров и ручные пулеметы. Рядом располагалась теплушка, где разместились кинологи с резервными собаками, которых использовали при обходе эшелона на остановках.