Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

Несколько дней назад в Наврузе они прошли на виду у всего кишлака. Сделали все так, как требовал Джелайни. А через сутки, на рассвете, они заметили отряд шурави, который двигался им навстречу, к дороге. Они были готовы встретить противника и успели занять господствующие вершины. Но под перекрестным огнем шурави не растерялись, сумели занять жесткую оборону. Потом случилось самое худшее. Пока они обстреливали окруженных, им в тыл ударил отряд, потом другой. И тут началось… Все же недаром говорят, что шурави воевать умеют и своих в обиду не дадут. Четырнадцать человек потеряли, а еще восемь, наверное, попали в плен. Остальные еле унесли ноги. Когда шурави ушли, они вернулись и до захода солнца похоронили тела погибших. Нет, не зря разум подсказывал ему: пусть шурави идут своей дорогой, не трогай их.

Тогда еще никто не знал, что судьба готовила им более тяжкий удар. В кишлаке Абихейль, где Хасану был обещан транспорт, никто ничего не слышал ни о машине, ни о Джелайни, Хасан приказал обыскать двор, который был помечен на схеме, но ничего не нашли. Пришлось остановить рейсовый автобус… Тогда он еще верил. Вдруг произошла какая-то ошибка? Уверенность Хасана сильно поколебалась, когда выяснилось, что в приграничном кишлаке Дуар никогда не жил человек по имени Карахан. Но и тогда Хасан не терял надежды, верил, что Джелайни не обманет, придет на встречу в Дуар. Но срок прошел. Хасан ждал еще три дня. И только тогда понял, что его обманули, провели, как мальчишку. Джелайни избавился от него, Зачем ему старый глупец, с которым к тому же придется делиться деньгами? Когда делят деньги, сначала считают людей…

Солнце зашло. Дорога исчезла во мраке, но она уже не беспокоила Хасана. «Пойду к людям», — решил он. Они терпеливо и почтительно ждали его в отдалении. Видели, что старый Хасан не в духе, и, хотя давно все поняли, подойти не осмеливались. «Суфи, суфи», — услышал он негромкие голоса. Да, для них, двадцатитридцатилетних, он уже старик. Старик с разумом мальчишки!

— Джелайни предал нас. Обманул и выбросил, как ненужный хлам.

Все молча стояли. В темноте он не видел их лиц, но знал, что вряд ли бы сумел что-то в них прочесть. Война стирает чувства с лиц, кроме одного — злобы. Злобы Хасан не боялся, хотя ему почудилось в какое-то мгновение, что люди сейчас бросятся на него и растерзают. И было за что. Но люди молчали. Только самый молодой из них — шестнадцатилетний Салих — выдохнул что-то вроде вооклицания.

— Разожгите костер, — оказал Хасан, заметив под ногами кучку сухой колючки и припасенные заранее дощечки.

Салих как будто ждал распоряжения. Под его ловкими руками быстро вспыхнул и тревожно замерцал огонек. Стало чуть светлее. Хасан первым сел к костру, потом — остальные.

— Что же нам теперь делать? — нарушил тишину вечно угрюмый Джамаль с раскроенной шрамом щекой.

— Я теперь вам не командир. Пусть каждый поступает по совести.

— А как — по совести? — глухо спросил Джамаль.

Хасан на мгновение задумался, тронул рукой бороду.

— Мусульманин тот, от языка и рук которого спокойны мусульмане. Это написано в Коране. А теперь подумай, было ли спокойно от дела рук твоих народу?

— Я боролся за веру, — ответил Джамаль, — так же как и ты. Разве ты забыл это?

— Это говорил бешеный пес Джелайни. А я и ты покорно слушали и верили ему. Неужели вы все ослепли?

Голос Хасана уже срывался на крик, по его коричневому лицу плясали отблески пламени, отчего оно казалось еще страшнее.

— Пора возвращаться по домам. Пес — где насытился, человек — где родился. Хватит воевать, хватит лить кровь. Хватит слушать сладкие речи таких шакалов, как Джелайни. Он говорил, что сражается за веру, а сам думал о деньгах…

Он замолчал, потом снова заговорил:

— Мы — мусульмане. Мы сверяем свою совесть и чистоту наших помыслов с Кораном. Что говорит священное писание о тех, кто лжет в лицо? — И он протяжно, чуть нараспев, прочел аят из Корана — «И не препирайся за тех, которые обманывают друг друга. Поистине аллах не любит тех, кто изменники».

Хасан снова замолчал, опустив голову на колени. Толстые, словно на голенище, морщины на Затылке разгладились. Конец чалмы висел над самым пламенем, грозя вот-вот вспыхнуть.

— А правда, что правительство обещало помиловать тех, кто добровольно сдастся? — раздался вдруг юношеский голос.

Хасан поднял голову и увидел, что глаза у Салиха, как маленькие горящие угольки.

За бортом замелькали отчетливо, как это бывает на малой высоте, квадратные и прямоугольные поля; они серо-коричневые, потому что зима, а весной станут изумрудными, салатовыми, всех оттенков зеленого цвета. Солдаты сидели напряженно-бледные, чуть подавшись вперед. Бушлаты скинули, чтобы действовать налегке. Все одинаково плотные и широкоплечие из-за бронежилетов — современных кирас; на головах каски, автоматы между ног.