Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

— Вам нездоровится?

— Лихорадит что-то. Промокла до нитки, когда речку переходила, видно, простыла.

Младший лейтенант тыльной стороной ладони дотронулся до ее щеки. Как от огня» отдернул руку, воскликнул в тревоге:

— Да у вас сильный жар!

— Пройдет, — она благодарно подняла на него глаза.

— Сейчас вон там, в нише, сооружу постель и ляжете. Воды вскипячу. Из шоколада какао сделаем, попьете — сразу согреетесь.

— Дым заметят, обнаружат, — губы ее запеклись, говорила она с трудом.

— У меня не заметят. Быстренько ложитесь.

Он помог ей подняться. Потом уложил на кожанку, подсунул под голову охапку подсохшей травы, заботливо накрыл ноги сверху своей курткой.

— Постарайтесь заснуть. Сон лучшее лекарство.

Девушку трясло. Сквозь смуглоту на ее скулах проступили багровые пятна. Лоб усеяли легкие прозрачные бисеринки. Она лежала, прерывисто дыша.

Всю ночь Одинцов не отходил от нее ни на шаг. Утром Виорике стало еще хуже. В беспамятстве она кого-то звала, Одинцов не разобрал слов, металась, сбрасывала куртку. Худела прямо на глазах, носик заострился, щеки запали.

Младший лейтенант растерялся, не зная» как ей помочь.

Временами девушка приходила в себя. Оглядывала все вокруг помутневшими глазами. Еле разжимая губы, умоляла?

— Дайте руку… Не бросайте меня… Страшно… Лучше убейте, но не отдавайте им… Растерзают.

Одинцов поил ее кипятком, прикладывал к пылавшему лбу мокрый платок, успокаивал, словно ребенка. Он положил голову девушки к себе на колени и легонько поглаживал ее виски. Так когда-то делала его мать, если он болел. Когда Виорика забывалась, сидел, хотя и сводило спину, не шевелясь, лишь бы не разбудить, не потревожить. Не отрываясь, смотрел в ее изможденное лицо.

Неожиданно Виорика медленно — подняла веки, дыхание со свистом вырвалось из груди. Попыталась приподняться и что-то прошептала. Он не расслышал и наклонился к ней. В широко распахнутых глазах девушки Олег увидел застывший страх. Она смотрела в пролом стены. Одинцов проследил за ее взглядом и увидел над каменными зазубринами голову в немецкой пилотке. В тот же миг сухо щелкнул выстрел. Младший лейтенант вздрогнул. Из рук Виорики вывалился вальтер.

Из пролома испуганно донеслось:

— Не стреляйте! Это я! Я это!

Через камни перевалился человек. Одинцов опустил уже вскинутый парабеллум, узнав в незнакомце матроса с торпедного катера.

— Товарищ младший лейтенант. Березовский я, Григорий… Иванович.

— Откуда? Где взяли форму?

— Сейчас объясню! Сейчас! — заторопился Березовский. — Мы же условились, помните? Кто в жи-вых останется, собираться здесь. — Он огляделся. — А Карлов? Лунев? Что, никого больше нет?

— Никого, — вздохнул младший лейтенант. — Ох, Григорий Иванович, чуть заикой меня не сделали. Да и сами под огонь попали. Не лопала она в вас?

— Не. Над ухом свистнуло. Разве, — он нащупал мочку, на пальцах проступила кровь. — Смотрите, зацепила малость.

— До свадьбы заживет. Значит, получается — одни мы уцелели. Еще вот ее встретил. Так какими вы судьбами?

Березовский, сбиваясь, коротко рассказал, что произошло с ним после взрыва. Закончил, глядя на девушку:

— Знаю я ее. Виорикой звать — сестренка моего дружка. Мы в одной слободке жили. Она…

— Мне известно, — перебил командир. — Заболела, а чем — не пойму, кажется, серьезно. Да-а. Верил бы в бога, подумал бы: он-то вас мне и подкинул. Совсем руки опустились, не представлял, что и делать. Ну, теперь вдвоем полегче. Вам места эти знакомы?

— В ту сторону, — махнул к Севастополю, — хорошо знаю. — А туда, — кивнул головой в сторону заречья, — плоховато. Пока добирался, плутал.

— Давайте посоветуемся, что предпринять дальше.

— Что скажете, то и предпримем. — Григорий присел на корточки возле девушки, осторожно провел ладонью по ее щеке — Ух ты, прямо горит. Наверное, под сорок. — Оглядел ее фигурку. — Она вся мокрая. Переодеть бы следовало. У меня рубашка чистая и свитерок Эра завернула кроличий. Снять?

— Правильно, — кивнул Одинцов. — Снимайте. — Потом как-то недоуменно скривил губы и закончил шепотом — Но ведь ее-то раздеть нужно? Неудобно.

— Подумаешь, — Гришка ответил таким тоном, словно лишь тем и занимался, что раздевал женщин. — Она же больная. Чего тут стесняться-то?

— Да, знаете… — поежился командир.

— Подумаешь, — перебил Березовский.

— Ладно, — младший лейтенант махнул рукой. — Чего, действительно, стесняться, простит она нам.