Владимир Рыбин - Холодный апрель

— А я думал: это ты пропал.

То ли Фред не заметил его невежливого ответа, то ли ждал подобного. Спокойно повернулся и пошел вдоль проволочного забора, вплотную подступившего здесь к безлистному еще мелколесью.

На узкой лесной тропе было тесно. Люди непрерывным потоком шли навстречу, устремляясь все туда же — к воротам военной базы, где кипели митинги, и они, движущиеся в обратном направлении, вынуждены были то и дело пропускать встречные группы, отступая в лес. Но вот тропа пошла круто вниз, колючий забор, тянувшийся по кромке обрыва, ушел влево, и они остались одни: демонстранты предпочитали проламываться сквозь плотные заросли кустов, но не отходить от забора. Скоро тропа вывела на асфальтовую дорогу. Справа был пологий склон, поросший редким молодым лесом, слева — крутой. Наверху меж тонких стволов поблескивала колючка, и там, вдоль нее, пробирались через мелколесье люди. Видно было, как они цеплялись за ветки, чтобы не скатиться вниз. И здесь тоже забор пестрел плакатами, и здесь собирались группы, митинговали, пели.

— Ну как, понравилось? — не оборачиваясь, спросил Фред.

— Впечатляет.

И оба замолчали, словно этим сказали всё. Дорога здесь, в овраге, была почти пустынна, и вела она, судя по всему, на ту самую дорогу, по которой они шли сюда, поднимаясь в гору. Теперь, когда все страхи были позади, Александр сам удивлялся себе: обошел-таки этот Мутланген, кругом обошел! Будет что рассказать дома. А главное, можно теперь оправдаться перед Крюгерами, перед Штайнертом. Больше всего почему-то ему хотелось, чтобы об этом узнал пастор. Может, потому, что он бесцеремоннее других нападал на Александра?

— Жарко, сейчас бы пивка холодненького, — сказал Фред.

— Не помешало бы.

И снова замолчали, думая каждый о своем. Александру хотелось, чтобы Фред сказал что-нибудь о смелых и отзывчивых русских. Какая смелость — прятаться в толпе? Но сейчас, переживая эйфорию, он казался себе рисковым парнем. А риск, наверное, таки был. Не случайно же Фред все время убегал от него. Верняком хотел в случае чего остаться в стороне. Спросить об этом Фреда? Но как спросишь? Обидится, пожалуй.

Навстречу ехали по дороге две легковые машины с макетами ракет на крышах. Они отступили на обочину, чтобы пропустить машины, и увидели на ракетах большие буквы «SS-20».

— Что это значит? — удивился Александр.

— Разве непонятно? — в свою очередь спросил Фред.

Все было ясней ясного. Демонстрацией советских ракет «СС-20» кому-то не терпелось упрекнуть в атомной опасности для мира также и Советский Союз. Кому-то? Ясно кому. Бандит, напавший на прохожего, любит кричать: «А он сам!..» Бандиту это выгодно, это как бы снимает с него половину ответственности. А от суждения, что оба равно виноваты, недалеко до вывода: некого винить. И значит, весь этот марш мира — не по адресу. Значит, он с таким же успехом мог быть проведен, скажем, возле курортного Боденского озера.

Александр еще раз посмотрел вслед быстро удаляющимся машинам, по-русски, сквозь зубы, выматерился.

— Пацифисты, что ли?

— У нас многие боятся ваших ракет, — неопределенно ответил Фред.

— Что они — не понимают?!

— Вот бы и сказал там, чтобы поняли. — Фред махнул рукой назад и вверх.

Остудил. Эйфории как не бывало. И сам себе показался Александр отнюдь не героем, а робким мальчишкой. Было с ним такое когда-то в детстве. Стащил со стола конфетку и сделал вид, будто это не он. Сам себе казался ловким, пройдошистым. Ничего не помнил от того детства, а случай с конфетой все жил в нем. И вот теперь впервые подумалось ему, что память время от времени подсовывает этот эпизод не для того, чтобы он лишний раз погордился ловкостью юного сорванца, а чтобы устыдился и понял: ценно не то, что ухвачено у жизни исподтишка.

Они вышли к тому самому перекрестку, от которого три часа назад повернули направо. Нашел Александр и след на асфальте — от креста, который тащила Саския. Огляделся, ни креста, ни Саскии не увидел, но даже не пожалел об этом. Смута была в его душе, горестное осознание несодеянного. Едва поспевая за Фредом, быстро шагавшим под гору, он все думал о том, что зря напросился к этому Мутлангену. Что доказал Крюгерам, пастору, Саскии, Фреду? Что умеет бегать зайцем в толпе? Неучастие, оно и осталось неучастием… Впрочем, если бы и поехал с Крюгерами на поезде демонстрантов, если бы даже речи произносил у ворот, все это было бы с его стороны не более чем паясничанием. Завтра он уедет и успокоится в своем неведении. А они останутся и будут мучиться в ожидании апокалипсиса, распинаемые разноголосицей газет, слухами о «красной опасности» и о реваншистских выходках «вечновчерашних», вздрагивать от телефонных звонков, жаждать покоя и осознавать, что нужно, совершенно необходимо что-то предпринимать, иначе можно однажды оказаться под развалинами собственного дома или проснуться от грохота сапог очередных штурмовиков под окнами…