Владимир Дягилев: Медсанбат-0013

«С кем же, и как же, и что же мне делать? — думал Сафронов, лежа на носилках, за брезентовой занавеской, в той же двухмачтовой палатке, где находились сестры, пока что единственные подчиненные его, командира приемно-сортировочного взвода. — Надо ж будет принимать раненых, сортировать, поить, кормить, оказывать помощь, подавать в операционную». Еще полагалось четыре санитара и фельдшер, но их не было. Фельдшера обещали при случае. О санитарах говорили коротко: «Будут».

«Но когда же? Когда?» — в душе негодовал Сафронов. Остальные медики — его товарищи по медсанбату — уже побывали в нескольких операциях и, казалось Сафронову, были даже рады затишью и покою. Им как будто доставляло удовольствие это состояние ожидания, и чем далее откладывалось то главное, ради чего их собрали в один батальон, тем было лучше для них. В свободное время они охотно ходили по лесу, собирали грибы и ягоды, слушали птиц, а по вечерам, сойдясь в кружок, пели песни.

Сафронову стоило большого труда сдерживать себя, не показывать своего нетерпения, быть со всеми, делать, как все, — сидеть, слушать, петь песни. Он ни с кем не говорил о том, что его тревожит и не даёт покоя. Да и с кем говорить? У него еще не было ни друзей, ни близких товарищей, были пока что сослуживцы. И было достаточно времени изучать коллег, приглядываться к ним и делали выводы о них для себя.

После первого столкновения с командиром медсанбата Лыковым-старшим Сафронов ожидал неприятного разговора с ним. Но все кончилось миром. В тот же день командир, встретив его у столовой, позвал к себе в палатку, усадил, налил в зеленую кружку спирту.

— Не пью, — отказался Сафронов.

— Зря, — сказал Лыков-старший и вылил в себя спирт, как в пустой сосуд. Зажевал кусочком черняшки, повторил: — Зря.

А потом посадил Сафронова на мотоцикл, и они поехали в корпус выбивать обмундирование для вновь прибывших.

Ведущего хирурга майора Малыгина еще не было. Говорили о нем разное. Надо было увидеть человека, тогда и составлять мнение. Замполитом был назначен капитан Доброхотов — седой человек в годах, родом из Ленинграда. Он сам пришел в палатку Сафронова.

— Слышал — из Ленинграда? В блокаду были?

— Не полностью. Но еще застал.

— Ну как там? Расскажите. Я на Васильевском жил. На Четырнадцатой линии. — Капитан Доброхотов покашливает. — Значит, кхе-кхе... На Выборгской?.. И все равно, кхе-кхе, приятно... А почему не в партии?.. Ну, кхе-кхе... Посмотрим.

С завхозом Колодкиным, или, точнее, с заместителем командира по материально-техническому обеспечению, Сафронов схватился при первой же встрече. Не выдавал положенные носилки, перевязочный материал, шины, костыли, поильники.

— Это ни к чему сейчас... Мы ж не это...

— Вы не это, а мы это.

На следующий день Сафронов вновь явился к Колодкину все с той же просьбой «выдать положенное».

— Вы... это... еще не выдохлись?

— Не выдохнулся и не выдохнусь.

Командир медицинской роты капитан Чернышев прибыл одновременно с Сафроновым. Высокий, полноватый, добродушный, с наметившимся брюшком. Посмеяться любит. Смех заразительный, во весь рот. Похлопает себя по животу и засмеется: «А ничего порубал». Все у него дяди, все у него тети. И Сафронов — дядя. Дядя Валя.

Со старшим лейтенантом Галиной Михайловной Василенко тоже, вместе ехали. Красивая женщина с мягкими волосами. Ехали в тесном купе. Она сидела рядом с Сафроновым, задремала, склонила голову на его плечо. И он чувствовал мягкость её волос на своей щеке. Галина Михайловна — командир госпитального взвода. У нее в палатке марлевые шторки желтого цвета, риванолом покрасила. И штат полностью — сестра Настенька и санитар. Её укомплектовали, уважили.

Еще капитан Дорда, хирург. Тоже из резерва. Сухой, приглаженный. От него одеколоном пахнет.

Да вот шофер Петро — здоровый, неуклюжий, безобидный парень — к сафроновским сестрам приходит, помогает переносить имущество, заменяет недостающих санитаров.

Были и еще: врачи, офицеры, шоферы, сестры, десятки людей, собранных сюда из многих частей, их Сафронов еще не успел узнать за те пять-шесть дней, что он здесь, хотя и встречался, и перебрасывался слонами, и стоял в одном строю на общем построении, сидел за самодельными столами в столовой, сталкивался на узких тропинках, ведущих от палатки к палатке.

Всех палаток было развернуто восемь. Три большие, двухмачтовые, — сортировка, хирургия, терапия — и пять малых, одномачтовых, — аптека, командирская, штабная, хозяйственная и замполита. В них хранились медикаменты, хозяйство, по ночам спали люди. Остальное время суток все находились под открытым небом, в лесу, благо дни стояли теплые и сухие.