Александр Письменный - Фарт

Гвоздырьков оторвался от игры, внимательно посмотрел на жену и сказал успокоительно:

— Что ты волнуешься, Валюша? Рессору сменить — не пустячная вещь.

Валентина Денисовна не ответила мужу. Она сурово поглядела на него вместо ответа, вооружилась ножницами и прикрикнула на Авдюхова:

— Теперь прилипли к радиоле? Позвоните еще раз на базу!

Послушно Авдюхов выключил радиолу и пошел в аппаратную.

— Грузовик давно вышел, — сообщил он, вернувшись. — Что-нибудь стряслось с ним, наверное, в дороге.

— Наказанье господне с этим грузовиком, — вздыхая, сказала Валентина Денисовна.

У игроков в домино разгорелся спор.

— А мое мнение такое, — говорил Пучков, — может, это и хорошо, если человек не любит свое дело. — Он поглядел на товарищей непорочными, небесными глазами. — Моя мысль к чему сводится? К тому, что, если человек не любит своего дела, он стремится к чему-то другому. Он всегда чего-то хочет, чего-то ищет, не стоит на месте. Может, в том и скрыт творческий момент, когда человеку тошно от собственных занятий?

— Но ведь это чушь гороховая, — сказал Сорочкин.

— Почему чушь? Так назвать можно любую идею. Ты докажи!..

— В теоретических вопросах Пучков просто не петрит ни грамма, — сказал Меликидзе. — Человек, говорит, тогда не стоит на месте, когда он стремится к чему-то…

— Я высказываю идею!

— Хороша идея! А может, человек к тому стремится, чтобы лесоматериалы, полученные по фондовой разверстке, пустить налево, по базарной цене, а деньги — ампоше, как сказано у классика литературы? — предположил Меликидзе и похлопал себя по карману.

— Или увильнуть от уплаты алиментов, — добавил Гвоздырьков. — Нашел, парень, творческий момент.

— О чем вы спорите, хотела бы я знать? — прервала их Валентина Денисовна. Не только звуки музыкальных инструментов, но и человеческие голоса, спокойные и нормальные, доводили ее сейчас до белого каления. — Лишь бы спорить!..

Прошел еще десяток томительных минут, и наконец за окном послышался сигнал автомобиля. Все повалили к выходу.

Долгожданный грузовик разворачивался во дворе, подавая задом к кухонному крыльцу. Альма носилась вокруг с восторженным лаем. Захлопотала Марья, принимая продукты, к ней на подмогу засеменил дед Токмаков. Авдюхов получил почту и роздал газеты и письма.

Ожидания не обманули Гвоздырькову, она действительно получила письмо, и это было письмо от сына. Тут же, в кают-компании, она разорвала конверт и, не присаживаясь, быстро пробежала скупой листок сыновнего послания. Все, кто был в комнате в эту минуту, старались не глядеть в ее сторону. Только молчаливый и обеспокоенный Петр Петрович украдкой поглядывал на жену.

Валентина Денисовна еще раз, медленнее, перечитала письмо, и слезы побежали, побежали по ее рыхлому, мясистому лицу, по ее поблекшим щекам.

Она всегда плакала, читая письма от Володи, но Гвоздырьков никак не мог к этому привыкнуть, и каждый раз слезы жены раздирали его сердце. Все же сейчас он сидел за столом, на котором были разбросаны костяшки домино, не двигаясь, подавляя сострадательные движения души, потому что знал, что любое слово участия вызовет еще более бурные слезы.

Дочитал полученное письмо Меликидзе; сверившись по записной книжке, убедился, что ничего не выиграл, Сорочкин; вернулся Пучков, уходивший к себе в комнату за папиросами, и мужчины возобновили игру.

Валентина Денисовна отложила письмо и занялась шитьем. Никто ни о чем не спрашивал ее. Все делали вид, будто ничего не произошло, и только игроки в домино выкладывали теперь кости совершенно беззвучно.

Когда все успокоилось, когда послышался шум отъезжающего грузовика, звякнули ножницы в руках Гвоздырьковой, она вдруг всхлипнула, уронила голову на руки и разрыдалась во весь голос.

Вот тогда Гвоздырьков встал, точно только и ждал этой минуты, и подошел к жене.

— Валюша, что случилось? — склоняясь к ней, робко спросил он.

Она всхлипнула, размазывая слезы по лицу.

— Подожди, подожди, дай я сам прочту, — сказал Петр Петрович, беря из ее рук письмо.

— Он все-таки держал в театральный институт, и его не приняли, — рыдала Валентина Денисовна. — Я испортила ему жизнь… Все было бы иначе, если бы я не возражала. У него не было уверенности, когда он шел на экзамены. Я по себе знаю… Теперь он несчастен на всю жизнь!..

— Валентина Денисовна, но вы же сами не хотели, чтобы он поступал в театральный институт, — заметил Сорочкин.

— Что вы понимаете! — вспылила Валентина Денисовна. — Вы бесчувственные, черствые люди!.. Да, я была против. Но я не хотела портить ему жизнь. А теперь его мечта разбита!