Нгуен Шанг - Когда дует северный ветер

— Да я ведь не гуляла, за что критиковать-то? Наоборот, сестрица меня еще орденом наградит: шутка ли — самого Нам Бо доставлю. — Девушка рассмеялась.

Я все глядел на розовую родинку на ее шее до тех пор, пока она не отвернулась и не скрылась в зарослях травы. Нам Бо улыбнулся и покраснел. Все ясно, подумал я и решил: нынче же ночью все выведаю у него, а сейчас — спать, спать…

Всю вторую половину дня мы проспали как убитые. Девять вертолетов — целая стая — пролетали над будкой, как жабы скакали туда-сюда над полем, а мы знать ничего не знали. Услышав гул вертолетов, Малышка Ба прибежала с пункта связи, глядит — мы почиваем себе сладким сном, а вертолеты перебрались подальше; не стала будить нас, присела рядом и охраняла наш сон. Под вечер мы выкупались в озерце и прямо-таки ожили. Потом я поймал десятка полтора кузнечиков и отдал Ба для наживки. Вскоре она вернулась с водоема — бывшей воронки от бомбы — с целой вязкой анабасов: без малого два десятка «зобастых» анабасов, каждый длиной пальца в три. На ужин была жареная рыба и даже кислая похлебка. Наелись мы до отвала.

Ночь выдалась тихая. Высокое небо, свежий ветер. Нигде не бывает такого упругого, свежего ветра, как на этом поле. Деревья, травы шелестели, и чудилось, будто ветер принес сюда шум и плеск Меконга. Малышка Ба снова ушла на пункт связи. В будке остались лишь мы вдвоем. Мы улеглись — в длину — на дне окопа, разостлав гамаки поверх сухой травы; получилась очень мягкая постель. Сквозь щели в крыше виднелись звезды.

— Послушайте, Нам, что у вас было с Шау Линь?

Услыхав мой вопрос, Нам Бо сел, закурил сигарету, потом снова улегся.

— Вы и без моих рассказов узнаете все, когда доберетесь до места. Ответь я: да нет, ничего между нами не было, — я бы солгал. Но если сказать, что я любил ее, а она любила меня, — этого тоже толком не докажешь.

— В любви так часто бывает, — подтвердил я, и тогда Нам Бо рассказал вот что:

Сам-то он понял, что любит Шау Линь, еще два с лишним года назад. Как-то его пригласили ночью в провинциальный комитет партии для подготовки второго наступления весной шестьдесят восьмого года. На обратном пути, возвращаясь из-под Биньдыка, он зашел навестить Шау. После смерти отца она уступила свой дом соседке, матушке Хай, у которой разбомбили жилье. Сама-то она все равно почти не бывала дома.

Завернув во двор, он, едва подошел к дверям, услыхал ломкий, берущий за сердце голос матушки Хай:

— Это ты, Нам? О небо, о земля! И чего вы с Шау так бегаете друг от дружки.? Садись, садись. Она только-только ушла, вечерело уже. Искупалась, вымыла волосы, белье постирала, перехватила горсточку риса и заторопилась, вижу. Куда ты, спрашиваю, уж не к Нам Бо ли? Она улыбнулась, покорно так, и ушла.

Стоя в дверях, он смотрел на приветливо встретившую его старую женщину, и было на душе у него и неловко, и радостно. Не желая притворяться: мол, зашел просто так, по пути, — Нам улыбался молча, как бы признавая правоту матушки Хай — да, он пришел повидать Шау Линь.

Он снял вещмешок, сел за стол. Матушка Хай, заваривая ему чай, продолжала:

— Ушла она, одна рубашка осталась — повесила ее сушиться вон там, позади тебя.

Тонкая белая блузка «баба́» [12] Баба́ — традиционная одежда южан: короткая до пояса блуза без ворота с длинными широкими рукавами и длинные широкие штаны без карманов. с вырезом на шее в виде сердечка — Шау обычно носила ее в часы досуга — висела сейчас на шесте из верхушки долгостволого бамбука тэмваунг у стены за спиной Нам Бо. Он-то заметил ее еще в дверях и обрадовался. Шау Линь не было дома, но она как бы оставила частицу себя: чем-то знакомым, родным повеяло на него от этой рубашки, висевшей у стены.

— Ну, когда поедете в город — расписываться?

Старуха посматривала то на блузку, то на Нам Бо, то на стакан чая, который держала в руке. По голосу ее чувствовалось: она радуется счастью молодых.

— Да мы еще ничего не сказали друг другу, между нами нет ничего, матушка!

— Знаю-знаю. Вон плод на дереве — зреет и не знает, что зреет, а люди видят: он созрел. Была бы только меж вами любовь, а слова — зачем говорить их. Все одно — не объяснились еще, стало быть, объяснитесь после.

Кроме этого случая, связанного, в общем-то, больше с белой блузой баба́, Нам ничего не рассказал мне о своих отношениях с Шау Линь. Я понимал: для него поделиться и этим — уже немало. Мы знакомы совсем недавно, но за пять дней тяжелейшей дороги я убедился: кто-кто, а уж Нам вовсе не рубаха-парень — сдержан, замкнут, застенчив.