Виталий Владимиров - Северный ветер с юга

Виталий Владимиров

Северный ветер с юга

Два величайших тирана на земле:

случай и время.

Жизнь лишь совсем ненамного

старше смерти.

ВАЛЕРИ

Память всегда на службе у сердца.

РИВАРОЛЬ

Глава первая

Утренний сон, как белая кружевная занавеска. Ее сдергивает будильник ежедневно в семь часов. А просыпаешься только в метро, когда стоишь прижатый к стеклянной двери вагона, на которой глаза в глаза качается твое отражение, и летит оно в грохоте черного тоннеля и в сполохах ламп дежурного освещения. Я смотрю в свои глаза и думаю о себе, и разговариваю сам с собой.

- А выглядишь ты неважно... Ленишься, ты всегда был ленив, зарядку по утрам, да и по вечерам тоже, не делаешь, питаешься кое-как, на ходу, зато приложиться к спиртному не прочь, разве не так, разве я не прав?

- Прав, прав, успокойся, сам знаешь, что прав... А что делать? Посоветуй, коли такой умный. Все хочу успеть, ни от чего не желаю отказываться - днем хочу делать свою работу, вечером встретиться с другом, послушать музыку, посмотреть спектакль или фильм, прочесть книгу... и написать книгу.

- Книгу? О чем?

Я промолчал.

- Ты пишешь книгу о себе?.. О нас?.. О том, каким ты видишь себя сейчас и когда-то?..

- Да. О себе и о других. О том, что знаю, что видел, что пережил... О своем времени. Каждому - свое...

Я смотрю на свое отражение и не вижу его. Я думаю о том, к чему мы приходим по длинной и неровной дороге нашей жизни, на что надеемся, ощущая зимний холодок старости. Все радужней для нас воспоминания о той поре, когда были живы бабушки и дедушки, когда самые горькие слезы текли ручьями только потому, что меня нельзя обижать - я маленький! И почему в колодце прошлого светлее всего родники детства? Каждый сам для себя открывает пряный запах цветка и тепло солнечного зайчика, басовитое жужжание шмеля и ароматный вкус лесной земляники, сам, обжигаясь, пытается поймать пламя свечки и, бунтуя, отвергает испробованное уже раз горькое лекарство, сам, свалившись со стула, начинает бояться высоты и уж тем более кого-то мохнатого, холодного, черного и неизвестного. Мир подарен тебе родителями - открывай его! Только как же без вас, родные мои? Не дадут упасть - на лету подхватят, отдадут последнее - ешь на здоровье, убаюкают в тепле - спи, сынок...

И сынок спит, ни на мгновение не сомневаясь, что его должны любить все и любить всегда. Потому, наверное, и говорят, что есть счастливое детство. У кого-то его отняла война или другое несчастье, но тем, кому оно досталось - счастливое детство - помнят, как было светло в родительском доме. Легко, не задумываясь, брать, не зная цены, истинной цены, а иногда и безмерной цены того, что тебе дали твои близкие, - намного труднее научится отдавать, тем более когда ты молод, жаден до жизни, любишь сам и любим. Когда, как тебе кажется, ты уже вступил на нелегкий путь своей судьбы.

И уж, наверное, только с годами приходит ясная добрая мудрость, когда роскошью считаешь общение с высоким человеческим духом в беседе ли, книге или музыке, когда ни паутина ежедневной суеты, ни ужас ядерной катастрофы не скрывают простой истины: ты не один, человек, у тебя есть родина, есть дети и есть друзья, и если ты не отдашь каждому своей любви, то настолько же ее будет меньше в этом мире... А мир в ней так нуждается.

Я смотрю в свои глаза и думаю о себе...

Глава вторая

...Точно помню, когда это случилось, тридцать лет назад я бежал по переходу метро, где своя психология: вниз по ступень- кам рысью, а вверх пусть везут, где переходы мучительны, потому что хоть и идут в толпе все вместе, но зато каждый по-своему, и приходиться свой ритм менять, свой шаг то удлинять, то укорачивать.

И вот на торопливом бегу словно что-то с резьбы сорвалось внутри. Вздох без выдоха, как без выхода. Ребер нет - стенка. И стеклянный стакан легких.

Я налетел на болезнь в упор. Я споткнулся об нее на таком ходу, что, падая, не сразу ощутил всю глубину ее холодной про- пасти, а когда достиг-таки дна, то остановка была настолько резкой, что по инерции слетела мишура сиюминутных побед и обид моего прошлого.

Колесо моей жизни достигло своей мертвой точки в самом низу, и мир замер для меня, оцепенев в моем сознании, как кристалл, в котором прозрачно проглядываются все его грани - и внешние и внутренние. От такой космической картины сжалось сердце смертной печалью - столько открылось в людях всепоглощащего эгоцентризма, равнодушного страха и страдания, страдания, страдания, которое не очищает души, не делает людей мудрее и зорче к чужому горю. Нет, я не разлюбил жизнь - лишь осознал, сколько же нужно всепрощения и терпимости, чтобы не потерять веру, чтобы радоваться каждому новому утру , новому дню и жить свою жизнь... Но к этому я пришел далеко не сразу, а тогда...