Николай Колбасов - Штрафники. Люди в кирасах

Полковника Шерстнева сослуживцы считали строгим и требовательным командиром. Молчаливый, сдержанный в проявлениях своих чувств, он держал подчиненных на дистанции официальных отношений. В то же время солдаты любили и уважали его: говорили, он умеет беречь людей.

А что значит на войне «беречь людей»? Ведь их не спрячешь и не уведешь туда, где не стреляют и не бомбят. Нет у него такой власти. Суровый солдатский долг требует обратного. Лично для него беречь людей — значит всего-навсего не подвергать их бессмысленной опасности.

Он без особых сомнений пользовался всей полнотой данной ему власти, но никогда не забывал о мере ответственности за принимаемые решения и действия. Ибо если превышение этой власти на войне часто оборачивается человеческой кровью, то и неиспользование ее при необходимости оборачивается кровью и, часто, не меньшей. Где тут мера добра и зла? В результатах достигнутого? Но ими можно иногда обмануть начальство, не собственную совесть. А если этой совести совсем нет у командира, как у Дудко, например?

Взъерошенный и злой сидел полковник на КП полка, когда начальник штаба подал ему радиограмму от Колобова.

— Так выходит, девятая рота осталась на своих позициях? — оживился Шерстнев. — И восьмая частично уцелела… Это меняет ситуацию, если их, конечно, немцы до утра не раздавят. Передайте Двадцатому: самому активности до начала наших действий не проявлять. В момент атаки всеми имеющимися средствами ударить противника в спину и не допускать подхода к нему подкреплений. Насчет медикаментов и боеприпасов надо что-то придумать, помочь. Вызовите ко мне Пугачева.

Начальник штаба не успел еще отойти к телефонистке, как на пороге землянки появилась высокая плечистая фигура Андрея.

— Товарищ полковник, комбат-три старший лейтенант Пугачев прибыл по вашему приказанию.

Шерстнев удивленно вскинул брови:

— Ты что, старший лейтенант, ясновидящим стал?

— Никак нет, товарищ полковник. Сам явился к вам по личному вопросу и у входа ваш вызов услышал.

— Ну, если явился, то проходи, «именинник». Слыхал? Объявилась твоя девятая! В окружении сидит, а вместе с ней и остатки от восьмой.

— Так я же докладывал вам, товарищ полковник, — оживился Андрей. — Не мог Колобов им просто так свои позиции отдать! Я его с детства знаю.

— «Мог», «не мог»… Что же ты сам со своей седьмой их оставил?

— Они наши пушки сбили, вышли роте во фланг и в тыл. Не отступи мы, немцы гусеницами бы всех передавили. Товарищ полковник, дайте мне одну роту из резерва и взвод тридцатьчетверок! Обещаю вам утром отбить оставленные позиции.

— «Резервную роту»… Свои роты надо беречь. Да и не выполнишь ты задачу с такими силами. Тут действия всего полка потребуются. А вот насчет танкового взвода, пожалуй, с тобой соглашусь. Посадишь на броню седьмую и впереди всей штурмовой группой на выручку своим пойдешь. У меня лишних батальонов нет. Сам напартачил, сам исправляй!

Помолчав, Шерстнев спросил:

— Ты по какому «личному вопросу» ко мне пришел?

— Хотел отпроситься часа на два. Нужно в медсанбате побывать.

— Рана беспокоит? — полковник кивнул на забинтованную левую кисть Андрея.

— Нет. С рукой ничего страшного. Заживает. Жена у меня там в тяжелом состоянии: два пулевых ранения в грудь и одно — в ногу Не знаю, жива ли?

— На два часа, говоришь? — нахмурился Шерстнев.

Он искренне сочувствовал своему комбату, но практической пользы от его поездки в медпункт не видел. К тому же роте нужно подготовиться к атаке, увязать свои действия с танкистами, договориться об огневой поддержке артиллерии. С другой стороны, как он будет ко всему этому готовиться, терзаясь в душе неизвестностью и опасениями за жену? Помолчав, полковник сухо согласился:

— Хорошо. Отсюда в роту можешь не возвращаться. Я позвоню твоему начальнику штаба. Только не задерживайся, готовиться к атаке нужно. Свободен до трех ноль-ноль.

Андрею повезло. До соснового леса, в глубине которого располагался дивизионный медпункт, он добрался на попутном грузовике, едущем за снарядами. Торопливо поблагодарив водителя, побежал прямо по снежной целине. В ушах его опять звучал взволнованный голос санитарки, вбежавшей минут сорок назад в его землянку:

— Товарищ комбат, вашу жену тяжело ранило. Она с поля боя раненого вытаскивала… Откуда ни возьмись, фриц недобитый… Лежал на снегу будто мертвый, а тут вскочил и из автомата… Раненого наповал, а Ольге Павловне… Я к ней подбежала, она уже без сознания была.