Валерий Строкин - Так и кончается мир [СИ]

— Она такая замечательная девушка, а ты невежда…

— Да, я невежда.

— Будет такой невесткой и женой…

— Другому.

— Оля звонила сегодня, спрашивала про…

— Я пойду прогуляюсь.

— Оленька говорила…

Я вставал напевая: «Купила мама Гоше новые калоши, новые, блестящие…» Уходил из дома, гулял до поздней ночи по городу и доводил до истерик маму и Оленьку…

— Привет, пришел за трудовой книжкой?

— Пришел.

— Решил уйти?

— Решил.

Главный режиссер театра — Хейфиц Анатолий Степанович, снял тяжелые темные очки, посмотрел большими наглыми глазами, настраиваясь на продолжительную беседу. Он думал, я буду с ним торговаться.

— Что молчишь, Голодок? Какой, однако обидчивый и гордый. Все молодость. Когда молодые — все гордые, обиженные на мир, все в поисках справедливости.

Мне не хотелось выслушивать его лживых объяснений: почему мне не дали главную роль, почему не взяли во Францию, не указали автором, вернее соавтором пьесы. Ответы я знал и слышал раньше…

Я молча вытянул из рук Хейфица трудовую и пошел к дверям. Он должен чувствовать себя легко и свободно, я избавил его от неприятных объяснений и скандала. Видимо, почувствовав признательность, Анатолий Степанович крикнул, когда я открывал дверь:

— Андрей, я всегда возьму обратно. Не спеши в кинематограф, к Дроздовскому всегда успеешь!

Я громко хлопнул дверью, так что вздрогнула секретарша — Катеринам Васильевна.

— До свиданья, — буркнул я. Выскочил в коридор, быстро спустился по лестнице и вышел на улицу через черный: ход, стремясь избежать случайных встреч.

Итак, сегодня сорок дней. С чего начнем? — спросил я себя и направился к небольшому ресторанчику, расположенному на противоположной стороне улицы. Ресторанчик, специализировался на пельменях и чебуреках, к которым в изобилии, кроме горчицы, майонеза и кетчупа, подавались: водочка и коньяк, иногда пиво. Я прошел в полутемную закусочную, где сильно пахло снедью, царила духота. Дверь запасного выхода открыли, чтобы струился хоть какой-то сквознячок и спасал от духоты. Через неё я увидел, на небольшой тенистой площадке, несколько свободных столиков.

Выйдя на площадку, я сел за столик. Напротив, за соседним столиком, сидели трое студентов. Парни громко разговаривали, злоупотребляли пивом, хрустели принесенной сушеной рыбой и часто курили. За третьим столиком восседала пожилая, почтенная пара, аппетитно уминая чебуреки, запивая их густым куриным бульоном. Больше никого не было, а главное на меня никто не обращал внимания.

К моему столику, подошла молоденькая официантка, в красном передника, имеющем чересчур длинный вырез на груди, который едва ли не полностью представлял на обозрение её худосочные груди. Красная материя передника излишне прозрачна, под ним легко угадывались контуры стройных, длинных ног и белые трусики. 0фициантка поправила длинные, окрашенные в бордовый цвет, волосы и кокетливо спросила:

— Что закажете?

— Триста грамм водки и что-нибудь мясное.

— Есть сосиски, пельмени, чебуреки.

— Подойдут сосиски.

— С кетчупом или майонезом?

— И с тем и с тем.

Она записала заказ и покачивая бедрами скрылась внутри ресторанчика. Я не успел выкурить сигарету, когда принесли заказ: водка в пузатом, охлажденном графинчике и тарелка с двумя сосисками, щедро залитыми кетчупом и майонезом.

Я наполнил рюмку и медленно поднял:

— За тебя Света, за память о тебе…

Автобус — старенький, замызганный «лазик», пропахший бензином, рваными кожаными сиденьями, потом и страхом отправившихся в путь людей. Его трясло и подкидывало на неровностях дороги, которая змеилась, выписывая узоры на широком степном просторе, испещренном оврагами, да буграми. Пассажиры — разношерстная публика, в основном чьи-то жены и матери: обеспокоенные, удрученные, приезжавшие навестить мужей и сыновей, несколько семей со смуглолицым потомством. Два прапорщика тыловика сидели за нами, обсуждая радужные перспективы проведения отпуска. Начало праздника они решили отметить в столице.

— Я говорю — такая конфетка, пальчики оближешь. И подруга её ничего.

— Ничего хорошего?

Смех.

— Сколько надо выпить, чтобы понравилась подружка?

— Успокойся, вот увидишь, все будет о-кей.

Несмотря на заверения правительства и объявленное перемирие война негласно продолжалась. В горах шли бои, люди попадали к санитарам или на кладбище. В городах изредка постреливали, саперам хватало работы по разминированию. Некоторые мины иностранного производства были превращены в пушистых котят и мишек. Играйте детишки, берите солдатики…