Джорджия Хантер - День, когда мы были счастливы [litres]

Наконец в августе Генек и Херта прибыли в Пехлеви, персидский порт на южном берегу Каспийского моря. Онемевшие от усталости, с головокружением от голода, жажды и морской болезни, они узнали, что последнее судно, пересекавшее Каспийское море с тысячей с лишним душ на борту, утонуло. Две ночи они спали на пляже Пехлеви под открытым небом, пока не приехал караван пикапов, чтобы отвезти их в Тегеран, где, как им сказали, ожидала дивизия польской армии.

Над головой проносится второй шар, и на этот раз Генек на автомате ловит его. Зачем местным дразнить такую жалкую на вид группу людей? Но когда он разжимает пальцы, то видит апельсин. Спелый. Свежий. Сочный. Первый фрукт за два с лишним года. Он оборачивается посмотреть, кто бросил апельсин, и ловит взгляд молодой женщины в темно-бордовом хиджабе. Она стоит на тротуаре, положив ладони на плечи двух мальчиков перед нею. Она улыбается, ее добрые карие глаза полны жалости, и вдруг становится понятно: апельсин бросили не в знак оскорбления – это дар. Поддержка. Глаза Генека наполняются слезами, пока он катает фрукт в ладонях. Дар. Он машет рукой персидской женщине, и она машет в ответ и исчезает в облаке пыли. Генек не помнит, когда в последний раз незнакомый человек сделал для него что-то хорошее, не ожидая ничего взамен.

Он впивается грязным ногтем в апельсин, чистит его и дает крупную дольку Херте. Она откусывает кусочек и подносит оставшееся к губам Юзефа, тихо смеясь, когда он морщит носик.

– Зе, это апельсин, – говорит она. Новое для него слово. – Pomarańcza [110] Апельсин (польск.) . Скоро ты научишься его любить.

Генек чистит дольку для себя и, закрыв глаза, жует. Вкус взрывается на языке. Это самое сладкое, что он пробовал в жизни.

Их лагерь смотрит на север, на берег Каспийского моря и фиолетово-серые горы Эльбурс за ним.

– Мы в раю? – шепчет Херта, беря Генека за руку, пока они приближаются к лагерю.

Две молодые англичанки в армейских фуражках кивают им и направляют к ряду длинных узких палаток с открытыми и закрепленными клапанами, чтобы обеспечить циркуляцию воздуха.

– Мужчины направо, женщины налево, – объясняют они, показывая на две палатки с надписью «Стерилизация».

Внутри мужской палатки Генек с готовностью раздевается: он обменял всю лишнюю одежду, какую мог, на дрова и дополнительные пайки, чтобы пережить сибирскую зиму, и с тех пор почти каждый день носит одни и те же брюки, рубашку и белье. Голый, он идет к шлангу, из которого разбрызгивается что-то, от чего щиплет в носу.

– Лучше закройте глаза, – советует новобранец, закончивший прямо перед ним.

Стерилизационный душ жалит, но Генек наслаждается холодными уколами раствора, стекающего по ребрам, смывающего грязь с кожи, очищающего его от времени, проведенного в ссылке. Когда все кончено, он открывает глаза и с облегчением видит, что маленькую кучку его изношенной одежды унесли, чтобы, без сомнения, сжечь. Он стряхивает несколько капель резко пахнущего раствора с конечностей и присоединяется к другим новобранцам у бадьи с водой, похожей на морскую, где ополаскивается с помощью губки. Губки! Позади ждут остальные, так что ему приходится приложить всю силу воли, чтобы не потратить лишнюю минуту или две, наслаждаясь первой настоящей ванной за много месяцев. Теперь он пахнет смесью хлорки и моря, ему вручают полотенце и направляют в следующую палатку, забитую аккуратными стопками новой одежды: трусы, майки и обмундирование разных форм и размеров. Он выбирает пару легких штанов хаки и натягивает через голову рубашку с короткими рукавами, хлопок с роскошной мягкостью прилегает к телу. В третьей палатке ему вручают пару парусиновых ботинок, пробковый шлем, мешок фиников, шесть сигарет и чек на небольшую сумму.

– Завтрак ровно в семь, – говорит ему интендант, когда он поворачивается уходить.

– Завтрак?

Генек так привык питаться один раз в день, что сама мысль о том, чтобы положить в желудок что-то питательное на рассвете, кажется чуждой.

– Ну знаете, хлеб, сыр, джем, чай.

Сыр, и джем, и чай! Генек кивает, захлебываясь слюной, слишком ликующий, чтобы говорить.

На пляже он находит Херту. Она сидит, держа Юзефа на руках, рядом стоит корзина апельсинов. Ей выдали такие же брюки хаки и рубашку, только женские. На Юзефе только тканевый подгузник и носовой платок, который Херта намочила в воде и положила ему на голову. Он пинает ножками песок, очарованный ощущением горячих крохотных песчинок. Мимо идет персидский мальчик, продающий виноград. Некоторое время они сидят молча, глядя на горизонт, на блестящую гладь Каспийского моря и возвышающиеся над ним похожие на зубья пилы горы Эльбурс.