— Умолкни, пичужка, — насмешливо обернулся Клыков к Матросову. — Что ты супротив меня можешь? Подстерегу и придавлю, как мышонка.
— Уйди прочь, обормот! — закричали ребята на Клыкова, когда Матросов схватил железную кочережку.
Клыков попятился к двери.
— Боже мой, что тут происходит? — удивилась Евгения Ивановна, выйдя из-за книжных полок. — Сейчас же садитесь по местам, а ты, Клыков, уйди. После разберемся.
Клыков ушел. Матросов сел за стол сконфуженный. Опять проруха. Еще недоставало, чтобы и Евгения Ивановна считала его драчуном, хулиганом! Стыдно теперь ей в глаза глядеть. А давно ли был разговор с Кравчуком?.. «Только вперед, только на линию огня, только через трудности к победе!»
Матросов зажал голову руками, уткнулся в книгу и задумался.
то был долгий зимний вечер. Стемнело рано, когда трудовой день едва закончился. Гулять во дворе было холодно. Воспитанники спешили в клуб, где уже бурлило безудержное веселье. До начала кинофильма еще целый час. Тимошка Щукин бегал по клубу, спрашивал, не видал ли кто Матросова. Без дружка у Тимошки и веселье — не веселье.
Сашка сидел в ленинской комнате, склонясь над раскрытыми книгами и тетрадями, когда ворвался запыхавшийся Тимошка.
— Сашка, ну чего ты один киснешь тут?
— Не кисну, — уроки готовлю, — хмуро ответил тот. — Какие там уроки? В клубе так весело, — всё каруселью кружится. Еремин, понимаешь, надел вывернутый тулуп и медведя изображает. Все до упаду хохочут. Чайка с ребятами новую песню разучивает. Велел и тебя тащить — не хватает, видишь, тенора в хоре. Ну, идем же скорей, Сашутка!
— «Идем, идем», — недовольно проворчал Сашка, — а уроки ты за меня сделаешь? Очень весело будет, если получу двойки по географии и по истории древнего мира. Завтра спросят, а я еще и не читал.
— Да зачем двойки? У меня выписаны все имена и даты. — Тимошка вытащил из-за пазухи клочок бумаги. — Хватит и этого. Лишь бы начать, а потом кривая вывезет. Пошли. Уроки, понимаешь, не уйдут, а представление кончится.
Сашка заколебался: ему и самому очень хочется попасть в клуб; с ребятами веселей. «Идем», — согласился он.
Они вышли во двор. Из клуба уже доносился веселый шум. Тимошка, задорно присвистнув, от нетерпения завертелся волчком:
— И-ие-эх!.. Побежали скорей!.. — И схватил дружка за руку, чтобы стремглав помчаться к клубу.
Но Сашка вдруг остановился, нахмурился. Ему вспомнились слова Кравчука:
«Если не хочется работать, заставь себя…» И представил себе его укоризненную усмешку: «Эге, не можешь, хлопче…» Сашка озлился на самого себя: «Я ж ему обещал, — и опять слова на ветер. Так есть у меня это упорство или нет? Ведь я уже немного подтянулся, и все стали лучше ко мне относиться. А вчера опять ребята похихикивали, когда схватил двойку по математике и краснел, как рак вареный. Нет, хватит пыхтеть и мямлить на уроках или „плавать“ с Тимошкиными датами. Не буду посмешищем в классе!»
— Я не пойду в клуб, — резко сказал Сашка. — Хватит двойки получать, позориться!
Тимошка рассердился, снова стал доказывать, сколько удовольствий ждет их в клубе, даже пригрозил, что кончится их дружба.
— Ты сухарем стал. С тобой от скуки засохнешь.
— Я и тебе советую заниматься сейчас со мной.
— Это мне страдать тут, когда все веселятся? Да? Надоели мне все указчики. Я веселиться хочу. Понятно тебе? Не сходимся мы с тобой характерами, если ты уже такой дряхлый старик. Найду и других дружков. Сиди, кряхти, а я бегу развлекаться, — выпалил Тимошка и побежал. Он нарочно и обидные слова говорил Сашке, надеясь, что тот все-таки пойдет за ним.
Сашку взорвало. Нет, видно, неисправим этот Тимошка. И как только удалось Кравчуку оторвать его от Клыкова? Было время, когда он, Сашка, Тимошка и Скуловорот изощрялись в классе, кто остроумнее нагрубит старой учительнице — Лидии Власьевне. Сам он, Сашка, до того было вошел в глупую роль отчаянного парня-ухаря, что учительница, входя в класс, косилась на него выжидательно, какой он «номер выкинет». А когда он стал посерьезнее, Скуловорот так и потешался над ним: «Думали, он отчаянный парень-ухарь, а он мокрица…» Что ж, если Тимошку интересует такая дружба, то Сашке она теперь не нужна.
Матросов снова склонился над учебником истории древнего мира. Но слова, строчки бежали мимо его сознания. Он почти ничего не понимал, невольно думая о соблазнительном веселье в клубе: представлял себе Еремина, изображающего медведя, Виктора Чайку. Какую песню он там еще нашел? Как хочется побыть там! А уроки подготовить можно бы и после клубных занятий. Все равно он зря теряет время — читает, и ничего в голову не лезет.
Читать дальше