Огненные фарватеры

Вайсбурд воевал с Добромысловым один.

— Ты не о том думаешь! — говорил он юнге. — Усовершенствовать схему есть кому и без тебя. Твое дело — учиться понимать, работать на ключе. Понял?

Добромыслов не спорил и не оправдывался. Но в его опущенных долу глазах не было и «грамма раскаяния», как говорил Вайсбурд.

Юнга был с характером. К тому же он умел делать обобщения и выводы. Кроме того, юнга вырос и воспитывался в городе, учился в городской школе и занимался во Дворце пионеров. Он обладал чисто материалистическим мышлением, которому чужды всякие зачатки мистики. Скажем попутно, что командир вырос в селе и был старше юнги на восемь лет. Так что он успел «зацепить» то время, когда грамотных у нас было меньше, чем верующих. Несмотря на высшее образование и комсомольское воспитание, остатки позабытой чертовщины гнездились где-то на дне командирской души. Пусть подсознательно, но он верил предчувствиям или, скажем, настроениям. Недобрые ассоциации действовали на него угнетающе.

В юнге же командир угадывал цельность натуры, ничем по принужденную способность верить только объяснимому и начисто отделять себя от метафизических начал. Быть может, как раз это и притягивало его к парнишке… Что же касается предчувствий, то им трудно не поддаться, если непрерывно бродишь среди минных полей!

Кто сам ходил по минам, тот знает, как давит на подошвы ожидание взрыва!

Ветер с ночи набрал силу, развел к утру крупную волну, заставил дивизионы катеров-тральщиков выбрать тралы и загнал их и нас тоже в гавань поселка Ручьи. Стоим у причалов, но покоя никакого: моторы прогреты, готовность номер один не снята, а БМО-519 и БМО-520 — парный дозор. Три других БМО — поддержка дозора, два МО — дежурные на спасение сбитого летчика.

К вечеру стало потише, но небо заволокло тучами, пошел дождь. И сразу приказ: «С падением волны до 4 баллов выставить подвижной дозор на 206-Д».

Уже на выходе из бухты волна встречает катера прямым ударом. Бьет под скулу и обрушивает холодный гребень на расчет носового автомата. Дождь сечет, его потоки почти горизонтальны. Я в рубочном люке. В правый мой сапог кто-то стучит пальцем. Просовываю руку вниз, в тепло, беру из рук рулевого кружку горячего чая. Хорошо его выпить в такую погоду! А еще я думаю о том, что помощник у меня попался хороший. Младший лейтенант Абдул-Гамид Керимов, а попросту Гриша, падежный и по-деловому уравновешенный офицер.

В наших отношениях существовала особенность. Керимов закончил Бакинский морской техникум, в оружии разбирался слабо. Поэтому все, что касалось тактики и оружия, принадлежало мне. Помощник обеспечивал навигацию. Среди погашенных войной маяков и разбросанных там и сям минных заграждений он ориентировался, как у себя дома.

— Товарищ старший лейтенант, — снова трогает командирскую ногу рулевой. — «Штаны»!

— Вижу, ложись на курс!

С месяц назад кто-то из наших катерников надел на самодельную веху, обозначающую место поворота на другой курс, краснофлотскую робу. И долго, пока не было выставлено штатное ограждение, чуть ли не весь флот знал эти «штаны». Промахнуться мимо вехи было никак нельзя — это значило сбиться с фарватера и залезть на минное поле.

Наконец — линия дозора. Катера одновременно заглушили двигатели, и сразу стало слышно, как стучит по броняшке дождь. Сквозь капельную мглу еле просматриваются проблески вехи-«мигалки». Теперь слушать, слушать и еще раз слушать. Акустик докладывает, что шумов нет. На водной поверхности тоже все тихо.

Обстановка пока нормальная. Пишем в вахтенном журнале о том, что прибыли на линию парного корабельного дозора и установили наблюдение за морем и воздухом. Катер разворачивается лагом к волне. Начинается дрейф и адская качка, какую можно испытать только на «стопе». Начинается длинная дозорная ночь. Какая по счету, сказать трудно. Точно одно: идет четвертый год войны.

После полуночи дождь прекратился, однако берег скрыт влажной мглой. Надоедливая качка успела осточертеть, и ежечасные пробежки с прогревом моторов казались отдыхом. Я находился на своем месте на подвесном сиденьице и отдавался толчкам волны и своим мыслям. Думал о том, что к следующему вечеру море угомонится и тральщики выйдут на работу. После короткого отдыха снова придется идти на их прикрытие. И вдруг в голенище сапога кто-то постучался, требовательно и властно. Внизу, нетерпеливо хватая меня за рукав, стоял Добромыслов!

— Чего тебе?