Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

— Да вот так! Видно, чистил оружие и…

— Не может быть! — вскричал Михаил.

Через несколько минут Путивцев и Власенко быстро шли по Камышановской. Власенко рассказывал:

— Утром слышу стук в дверь. Открыл, смотрю — Осиповна, хозяйка, у которой на квартире Клим стоял. Лица на ней нет. Белое как стена. Губы трясутся… «Ну что? Что?» — спрашиваю. А она как заревет в голос: «Убился! Убился!» — «Кто убился?» А когда понял — бегом… А он уже холодный. Маузер на полу валялся. Постель не разобрана. На столе шомпол и пузырек с оружейным маслом…

Власенко не смог дальше говорить — спазма сжала горло.

— Врачи были? — тоже с трудом сдерживая себя, спросил Михаил.

— Были… Смерть, говорят, наступила мгновенно…

Этот день Михаилу Путивцеву показался бесконечно долгим. Он был в больнице. Говорил с врачами. Потом пошел в завком. Ананьина не видел и не хотел видеть и только на следующее утро, когда узнал, что тот не разрешил хоронить Романова из клуба, немедленно отправился в партком.

Путивцев почти вбежал по ступенькам на второй этаж. Резко распахнул дверь.

Ананьин поднялся ему навстречу:

— Какое несчастье!..

Михаила переполняло только одно чувство — ненависть.

— Ты убил его! — почти крикнул он.

— Ты даешь отчет своим словам?

— Даю.

Черты лица у Ананьина были мягкими. Мягкий, округлый подбородок, щеки с ямочками, покатый высокий лоб. Но когда он злился, лицо резко менялось. Губы сжимались и становились тонкими, злыми. Подбородок чуть оттопыривался, скулы заострялись. На щеках, как тогда в парткоме, выступили красные пятна.

— Ты ответишь на парткоме за эти слова! — угрожающе произнес Ананьин.

— Отвечу!.. Но и ты ответишь за все!

— Присядь. Не будем горячиться. Почему — я его убил? Ты же знаешь: несчастный случай!

— А почему ты запретил хоронить его из клуба? — все так же стоя посреди кабинета, спросил Путивцев.

— Мы ведь его исключили из партии… Он не был больше секретарем парткома… Его должны были судить… Весь завод об этом знает. Нас бы неверно поняли.

— Как ты можешь сейчас так говорить?

Ананьин встал, зачем-то отодвинул в сторону пепельницу. Нервно заходил по кабинету:

— Не повышай голоса! Не забывайся! А хоронить из клуба — значит признать решение парткома об его исключении неправильным.

— А оно и было неправильным.

— Ну, это твое личное мнение… А большинство проголосовало за исключение…

— Решение тогда принимает силу закона, когда оно утверждается вышестоящими партийными организациями, а ты!.. Да что говорить с тобой!..

Михаил круто повернулся, резко рванул дверь на себя. Из парткома Путивцев пошел к директору. Волевач горестно развел руками:

— Вот, батенька, какое несчастье. Не уберегли мы Клима Федоровича.

— Вы согласны с тем, что Романова будут хоронить не из заводского клуба, а из дому? — спросил Михаил. — Ананьин вам говорил об этом?

— Поставил в известность…

— Что значит — поставил в известность? Вы же директор завода!

— А чего, батенька, вы на меня кричите? Вопросы производства — это моя компетенция…

Путивцев махнул рукой. «Странный все-таки человек. Случилась тогда авария в цехе — был решительным, твердым, а в общественных вопросах — размазня. Одно слово — спец. Надо в окружком идти…»

Шатлыгин, узнав о случившемся, раньше срока вернулся из санатория. Увидев Путивцева в коридоре, сказал:

— Заходи! Натворили вы тут без меня!

Секретарь окружкома выслушал Путивцева молча. Снял телефонную трубку:

— Соедините меня с металлургическим. Партком, пожалуйста… Сергей Аристархович, здравствуйте. Я хотел узнать, когда состоится гражданская панихида? Так… так… Нет, это не годится. Хоронить будем из клуба. Кто скажет слово прощания? Не решили еще?.. Тогда я скажу. До завтра. — Шатлыгин положил трубку. — Объяснять не надо? — спросил он Путивцева.

— Спасибо.

— За что? — Шатлыгин удивленно поднял седые брови.

Михаил не уходил.

— У тебя еще что-нибудь? — спросил секретарь окружкома.

— Да. Не смогу я работать с Ананьиным и прошу дать мне возможность…

Шатлыгин внимательно посмотрел на Путивцева:

— Ты на первом этаже был?

— Нет еще, — смутившись, ответил Михаил. — Простите.

— Подожди. — Шатлыгин снова взял телефонную трубку. — Комова, пожалуйста. (Комов был секретарем окружкома, окружком комсомола помещался этажом ниже.) Петр Андреевич, здравствуй! Как у тебя?.. Нет, сегодня не приходи. Давай завтра, с утра. А? Ну и отлично… И вот еще что. Мне звонил Зарубин из крайкома. Просил помочь. Нужен им секретарь окружкома комсомола во Владикавказ. Я сказал: подумаем…. У тебя есть кандидатура?.. Так, так… А что ты думаешь о Путивцеве? Да, с металлургического… Справится? Ну и отлично.