Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

По пути Мартыну попадались принаряженные женщины, кое-кто из мужчин был уже под хмельком. Молодые приветствовали Мартына степенно, уважительно, сверстники еще издали кричали:

— С праздником тебя, Путивец!

Мартын свернул в проулок, к правлению колхоза. В тесной хате, где помещалось правление, было пусто. Один только Демьян с деловым видом корпел над бумагами, разложенными на столе. Лицо его было хмурым, в зубах потухшая цигарка.

— Здоров, брат! Ты и в праздник робышь? — спросил Мартын.

— Кому праздник, а кому маета одна…

— А чего ж маета? — простодушно поинтересовался Мартын.

— А того, что все это есть леригиозный дурман. З им надо бороться, а як? Шо ж мэни, поперек дороги ложиться, шоб архиерей не проихал?

— Хай йдэ, на шо вин тоби? Ховай лучше ци бумажки, та пидымо на площадь.

— А ты на кого бахчу покынул? — Демьян напустил на себя строгость.

— Та ни грэца тим гарбузам не зробиться за день. Буян посторожуе, а к ночи я прыйду…

— Цэ не дило, Мартын. Бачишь, народ на ярмарку брычками валэ. Гарбузы можут поворовать. Коли тоби так приспичило, нехай Химка день посыдэ.

— Заставишь ее черта лысого. Она з утра разрядилась в пух и прах. Семечек нажарила, торговать будэ. Пишлы заместо меня кого-нибудь.

— Кого? И шо скажут селяне: председатель брата своего ослобонил от працы в церковный праздник?

— Ну тоди иды и сам сторожуй. Ты — партейный, церковных праздников не признаешь…

— Хочешь мэнэ на посмишки выставить? Председатель, та будэ с берданкой на вышке стоять…

— А шо ж ты за шишка така на ровном мисте! — озлился Мартын. — Чи давно ты стал такым важным? Седня ты — председатель, а завтра тебя — геть, а я, твой брат, им и зостанусь.

— И на шо тоби здався цей престол? Чи ты в бога вируешь? — уже тоном ниже сказал Демьян.

— Вирую чи не вирую, а отцы и деды наши в цей день не робыли.

— Так то ж когда було, а зараз Совитска власть, — не сдавался Демьян.

— А шо вона, Совитска власть, придумала заместо старых праздников?

— Сегодня лекция будэ и кино…

— О! Кино! А ты хочешь, шоб я на бакши сидел? — уцепился Мартын за новый довод.

— Ну гарно. Иды вже, — согласился Демьян. — Тильки к ночи шоб був на бакши.

Несмотря на ранний час, на улицах деревни было уже людно. На молодых женщинах — яркие цветастые платки; парубки — в пиджаках нараспашку, чтобы видны были расписные рубахи; старушки — в темных юбках и кофтах; старики — в поддевках, в сапогах, густо смазанных дегтем; на головах у некоторых красовались новенькие фуражки с лакированными козырьками.

Разноцветные людские ручейки стекались к площади перед церковью.

Здесь на лотках и прямо на возах уже были разложены товары: белые шерстяные платки, шелковые полушалки, расшитые цветами, кофточки разных фасонов, бусы, мониста, ленты. На другой стороне базарной площади бойко шла торговля разной снедью. На прилавках в высоких глиняных глечиках стояло кислое молоко, покрытое желто-коричневой корочкой каймака; на бумаге были разложены куски матово-белого сала с розовыми прожилками; вкусно пахла чесноком домашняя свиная колбаса.

— Кому терновки?! Ох и гарна ж терновка!.. — выкрикивала молодая розовощекая женщина в сиреневом платке.

— Дядя! Откушайте моченого яблучка…

Мартын Путивцев взял на пробу яблоко, надкусил. Кисло-сладкий холодный сок прыснул в рот. Потом Мартын взял на пробу помидорину в чапре. Так, переходя от лотка к лотку, Путивцев в свое удовольствие отведывал разную разность.

Рыбаки из Приморского на ярмарку привезли вязанки серебристых рыбцов, светящихся на солнце желтым жиром; икряные вяленые чебаки размером с доброго поросенка висели на прочных шпагатах; свежепросоленная донская сельдь продавалась на десятки. Пробовать тут было нечего, и Мартын пошел к ряду, где продавали сладости. Тут было полно ребятишек, они, как осы, вились около лотков. На полках горками лежали сдобные расписные пряники — лошадки и барыньки, красные петушки на палочках, темно-янтарный мед в сотах, молочно-сахарные тянучки, сладкие маковки ромбиками.

Все уже были возбуждены праздничным гомоном, многолюдьем, ожиданием. Наконец на главной улице показался фаэтон на дутых шинах, запряженный тройкой серых лошадей в яблоках. На козлах примостился важный кучер. Сам архиерей, в черном клобуке, с ниспадающим на плечи покрывалом, восседал сзади на мягких подушках.

У ворот церковной ограды его встречали священники в ризах. При подъезде кучер круто осадил лошадей, а священники поспешили навстречу экипажу. Осенив крестным знамением собравшихся, архиерей ступил на ковровую дорожку, которую специально постелили к его приезду. Священники подхватили владыку под руки и торжественно повели его ко входу.