Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

— Устинова я себе не прощу. Не разгадал его в свое время…

Михаил набросил на плечи полушубок.

— Иди в хату, — сказал он Кузьме. — Я сейчас.

Жесткий морозный ветерок обжег лицо. Весь двор до самого тына просматривался сквозь голые ветки сада. Низкая серебряная луна висела над развесистой шелковицей. Гибкие длинные ветки ее, колеблемые ветром, сиротливо позванивали на ветру.

Михаил увидел в окошке флигеля, где жил Тихон Иванович, огонек. «Неможется, видно, деду. Не высидел. А раньше какой любитель был посидеть да потолковать…»

— Есть тут кто? — с порога спросил Михаил, открыв низенькую дверь во флигель.

— А, это ты, Мыхайло… Заходь, заходь…

Тихон Иванович был накрыт стеганым цветастым одеялом. Натруженные жилистые руки лежали поверх. Седая окладистая борода и белые кустистые брови придавали ему вид строгий, как с иконы.

— Неважно себя чувствуете?

— Плохо, Миша.

— Что же у вас болит?

— Все болит. Намеднись мне сон прыснывся, будто Ивга кличэ мэнэ… — говорил Тихон Иванович медленно, трудно.

— Может, вас врачам хорошим показать? — спросил Михаил.

— Шо там зроблют ти врачи? Була силушка, був работником, а теперь шо — тилько нэбо коптить? Ни… От тэбэ дождався, тепереча можно и помирать. — Тихон Иванович снова примолк, передыхая. — Накрой мэнэ ще полушубком, — попросил он.

Михаил накрыл деда полушубком и вышел…

Прорезая морозный ночной воздух, звонко загудел металлургический завод. Сколько раз в своей жизни Михаил слышал этот гудок, и всякий раз он волновал его. Заводской гудок звенел от радости, когда пустили первый пильгерстан. Печально, надрывно, как смертельно раненное животное, гудел он, когда завод прощался с секретарем парткома Климом Романовым…

Сейчас гудок пел буднично, деловито: извещал о конце второй смены.

Утром Михаил пошел на завод, и Вовка увязался следом.

На месте разрушенной церкви на пустыре, на Степку, как это место называли на Амвросиевской, по звонкой замерзшей земле ветер гнал серебряные змейки. Снежные переметы преградили путь на Буяновскую улицу. Михаил был в валенках, а Вовка — в ботиночках.

— Давай, сынок, перенесу.

Вовка не дался:

— Да что я, маленький, что ли?

На подходе к заводу сильно задувало со стороны бухты.

— Ты хоть уши опусти, — сказал Михаил сыну.

— Та мне не холодно…

— Опусти, опусти…

Вовка развязал тесемки на шапке и опустил уши.

Дорога к главной конторе была расчищена. Само здание свежеокрашено. Партком помещался по-прежнему на втором этаже. Только все здесь изменилось: в приемной на столике в вазе стояли живые цветы, зеленые бархатные шторы — на окнах, новая мебель, на столе — несколько черных телефонных аппаратов.

Секретарша, молодая, лет тридцати женщина, в сером шевиотовом костюме и белой блузке, встретила Путивцева приветливо.

— А вы меня не помните, Михаил Афанасьевич? — спросила она. — Я — Валя Пилипенко. Вы меня на учебу от комсомола направляли в тридцатом году…

— Валя? Не узнал тебя. Ты была такой робкой пичужкой, а теперь — прямо жар-птица.

— Ну уж и скажете, Михаил Афанасьевич, — засмущалась Валя.

В это время в приемную вышел Хоменко, услышал конец разговора.

— Тебя на заводе многие помнят. От старых рабочих то и дело слышу: «А при Путивцеве…», «А вот Михаил Афанасьевич…»

— Так уж и говорят… — довольный услышанным, обронил Михаил.

— Ты знаешь, врать я не стану. Зайдем к директору или прямо по цехам?

— Давай по цехам.

Кузьме Хоменко тоже не терпелось показать Путивцеву завод, те перемены, которые произошли на нем.

А Хоменко было чем похвалиться. Все заводские дороги заасфальтированы. У цехов появились площадки, где молодые рабочие в обеденный перерыв могли заниматься спортивными играми. В горячих цехах установили вентиляторы, дымососы, колонки с газированной водой, на крышах — световые фонари. В столовой — разнообразие мясных и овощных блюд. Основная часть продуктов поступала из подсобных хозяйств, и обеды были дешевыми.

Кроме общезаводской бани, в каждом цехе оборудовали бытовку с душем, раздевалкой. Уютными выглядели красные уголки в цехах.

— На заводе человек проводит по крайней мере треть своей жизни. Завод — второй наш дом. Вот мы и стараемся, чтобы рабочий чувствовал здесь себя как дома, — рассказывал Хоменко. — Это наш новый мартеновский цех, — пояснил он. — Перед цехом даже цветник разбили. Приезжай летом, увидишь.