Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

— В ГИРДе тебе действительно интересно? — спросил Михаил спустя некоторое время.

— Еще как! — оживился Пантелей. — Люди там одержимые. Вот взять хотя бы Фридриха Артуровича Цандера… Умер он, а о нем легенды ходят. Есть еще Королев — очень интересный мужик…

Михаил с любовью смотрел на старшего брата. Он всегда гордился Пантелеем: когда тот получил орден Красного Знамени, когда стал пилотом, комбригом, испытателем новых самолетов. Время, казалось, не тронуло Пантелея даже внешне: все еще молодое лицо, седых волос нет. А главное — сердце. Оно было таким же жадным до всего нового, как и в юные годы. Было у Пантелея с Алексеем что-то общее. Алешка, правда, жил до сих пор вразброс, но, видно, теперь поумнел, раз орден заработал.

— Ты Алексея давно видел? — спросил Михаил.

— Примерно год назад, когда он с Халхин-Гола через Москву ехал. Зашел ко мне на работу. Ладный такой… в танкистской форме, по два кубика в петлицах, на груди — орден Красной Звезды. Руку к фуражке приложил: «Товарищ комбриг!..» А глаза у самого смеются. Да ты же знаешь Алешку… Нина недавно писала: как выходной день, Алешка на себя пиджак с орденом, Нину под руку и — на Ленинскую, а за ними — толпа мальчишек…

— Алешка всегда любил покрасоваться, — без осуждения, а просто как факт отметил Михаил. — Но почему его снова в армию забрали?

— Сейчас многих забрали. Война в двери стучится…

— Так, говоришь, он на западе?

— На западе…

— Может, встретимся там…

— Очень может быть, — согласился Пантелей.

— В молодости мы с Алешкой любили петь эту песню: «Мы Путивцы, и дух наш молод…» — вспомнил Михаил.

— Как же, и я пел вместе с вами, когда приезжал…

Закурили еще по одной папиросе.

— Давай форточку откроем, проветрим.

Морозный, густой воздух клубами повалил в комнату.

— Так ты Ксеню и не предупредил, — сказал Пантелей. — Телеграмму хотя бы дал.

— Телеграммой всего не скажешь, а позвонить некуда.

— А у Хоменко телефона нету?

— У Хоменко? Ну, конечно, есть… Как же я раньше об этом не подумал?.. А сейчас нельзя позвонить? — спросил Михаил.

— Почему нельзя? Можно. Но уже поздно. Он спит, наверное…

— Ни черта, разбудим, звони!..

Телефонистка никак не могла дозвониться.

— Звоните ему крепче! — настаивал Михаил. — Он всегда спать любил…

Наконец в трубке раздался сонный голос:

— Алё…

— Кузьма? Это ты? — спросил Михаил тихо, чувствуя, как от волнения заколотилось сердце. — Кто говорит? Михаил Путивцев. Такого помнишь? Ну чего ты кричишь, Кузя… — Впервые за весь вечер Михаил улыбнулся. — Откуда? Из Москвы. От Пантелея… У меня? Все в порядке — завтра выезжаю в Таганрог. Есть просьба к тебе, Кузьма, зайди к Ксене… Подготовь ее… А то я не люблю, когда женщины плачут. Даже от радости… Договорились? По телефону всего не расскажешь, приеду — обо всем поговорим. Ну, жму руку. Крепко жму!..

Прежде чем отойти ко сну, Тихон Иванович зажигал лампадку, висящую на трех цепках перед потускневшей от времени иконой богородицы, опускался на колени и творил молитву.

«Богородица дева Мария! Господь с тобою. Благословенна ты в женах, и благословен плод чрева твоего. Яко спаса родила еси душ наших. Спаситель мой батюшка, отец небесный! Пресвятая богородица, заступница, покровительница и спасительница наша! — шептал Тихон Иванович, неотрывно глядя в строгий лик, проглядывающий сквозь трепетный сумрак. — Спасите моего зятя от скорбей, болезней, печалей, бед и напастей, врагов, супостатов и унесите от него беды, напасти, врагов и супостатов на сухие леса, на гнилые колодья. Пусть себе там гуляют, пусть буянят, раба божьего Михаила не займают. Аминь!»

— Трэба, дочка, и тэбэ молытыся. Бог мылостыв. Почуе и спасе твого мужа, — говорил Тихон Иванович Ксене. — Николы нэ забуду, шо Михайло спас мэнэ у тридцатом роки…

«А як мамка наша хворала, та мучалась, та вмерла в муках… Вы молилися, а бог и нэ почув… Нет, не к богу надо стучаться, а к людям», — решила Ксеня.

Она хотела попасть на прием к Ананьину. Он ее не принял. У серого трехэтажного здания на Ленинской подкарауливала она его трое суток. Один раз только видела мельком: вышел из машины и быстрым шагом направился к массивной двери — будто гнались за ним.

«Что делать? Идти к Ларисе, ее попросить? Есть же у нее все-таки сердце? Не за себя ведь прошу. Не за себя!..»

В субботу Ксеня собралась и пошла к Ларисе. Постучала в парадное. Никто не отозвался. Дверь оказалась незапертой. «И жуликов не боятся», — подумала Ксеня.