Николай Камбулов - Тринадцать осколков

Али, перелистывая книгу, говорит:

— Конины хватит на пять дней, крупы осталось десять килограммов. Воды — ведро. Я рассчитал… Если мяса выдавать в сутки на каждого человека по сто граммов, можно растянуть. — Мухтаров чуть косит взгляд на Панова и не решается сказать, на сколько дней хватит конины.

Политрук берет у Али книгу и начинает сам подсчитывать. Гриша поднимается и, стараясь ступать на носки, направляется к Гнатенко, поодаль склонившемуся у приемника. Семен не отступает от своего обещания — в радиоприемнике не хватало конденсатора, он все же где-то отыскал его и вновь принялся за работу. Мало кто верит, что заговорит приемник, но ждут, надеются.

Правдин передает Мухтарову книгу и, поудобнее положив культю на ящик, отдает распоряжение:

— Воду давать только лежачим раненым, мясо уменьшить до восьмидесяти граммов, крупу завтра разделить на две части и отослать бойцам Запорожца и Донцова… Как с колодцем? — интересуется он.

— Метров на пять отрыли — никаких признаков воды.

— Работы продолжать, если надо, возьмите еще несколько человек. Панов работает или все по-прежнему? — интересуется Правдин, глядя на Григория, сидящего рядом с Семеном у радиоприемника.

— Только о шашлыке вспоминал, запах ему чудился. По-карски, говорит, пахнет. Видать, окончательно вышел из строя.

— Но вы его не обходите с питанием, выдавать все, как и другим… Пусть сосет мокрый ракушечник. Оружие отобрать, диски с патронами возьмите себе, товарищ Сам-буров.

Он, побарабанив пальцами по фанере, приглашает Мухтарова пойти с ним к раненым, хлопает по протезу:

— Хожу. Чертовски хорошо, когда у человека есть ноги!

Да, чертовски хорошо… Слышу, как скрипит под ним деревяшка: политрук первым трогается с места. Али прячет в ящик книгу и спешит за Правдиным. Догнав его, становится впереди, чтобы осветить фонарем путь.

До галереи, в которой помещаются раненые, недалеко — метров семьдесят. Сейчас там Маша. Вечером ей помогают Чупрахин и Мухин. Иван быстро научился делать перевязки. Маша хвалит Чупрахина, а он немного обижается, когда напоминаем ему об этом. «Я солдат, а не брат милосердия», — передернет он плечами, а по глазам видно, что в душе гордится тем, что доктор так отзывается о нем. Иван все чаще и чаще останавливает свой взгляд на Маше. Как-то я сказал ему об этом, он поднес свой кулачище к моему носу и незлобиво предупредил: «Молчи! — Но тут же задумчиво бросил: — Все это пройдет, Бурса, — он постучал себя в грудь. — Подшипник здесь ослаб, но я его подтяну».

Чтобы даром времени не терять, решаю заштопать себе шинель, да и Кувалдин уже предупреждал меня об этом. Освобождаю фитилек от нагара, делается светлее.

Гриша хихикает под ухом:

— Гнатенко сейчас кусок уса откусил. Поспорили мы. Он говорит: через пять минут голос Москвы услышу. Я возразил. Он протянул мне руку: пари! Ладно, говорю, если ничего не выйдет, ус себе откуси. Не вышло, и Семен отгрыз… Вот упрямый хохол! Пошутил, а он всерьез принял. Я понимаю Гнатенко: снявши голову — по усам не плачут. Какая разница — с усами или без усов пропадать… — Панов вдруг предлагает мне: — Давай посмотрим книгу, что там из продуктов осталось. — Он тянется к ящику, гремит запором. Я с силой отталкиваю его в сторону:

— Не смей!

Гриша сопротивляется: он кряжистый, и мне трудно справиться с ним, но и нельзя допустить, чтобы посмотрел книгу: Мухтаров ее показывает только Егору и Правдину. Конечно, особых секретов в ней нет, но я сегодня дежурный на КП и обязан строго соблюдать порядок. Панов вновь тянется к запору, у него глаза нормального человека, и все же меня охватывает неприятный холодок. Молчат своды, вокруг непроглядная ночь. Возле зажженной плошки согнутая фигурка Семена, склонившегося над черным ящиком радиоприемника. Занятый своим делом, Гнатенко не слышит нашу возню.

— Погоди, Гриша, зачем тебе эта книга? — отступив на шаг, спрашиваю Панова. Он садится на ящик.

— Ты, Самбуров, ребенок, ничего не понимаешь. Они хитрят. Хлеба нет, крупы нет, конина на исходе. И воды ничего не осталось… Обманывают они, понял? Не веришь? Взгляни в расходную книгу, сам убедишься.

— Кто обманывает? — кричу в лицо Панову.

Гриша усмехается:

— Думаешь, я ничего не соображаю? Нет, все понимаю, решительно все!.. Надо кончать эту волынку. Героизм! Кому он нужен, такой героизм. Безумие, понимаешь, безумие! Уходить надо отсюда, пока немцы не начали травить газами. Досиделись! Пришли саперы. Они взорвут нас.