Николай Камбулов - Тринадцать осколков

В душе Василия Алексеевича Рубенова жили как бы два человека: тот, которого все видели и знали, — внешне суховатый, скупой на слово, пунктуальный в работе, и тот, которого только он знал — вечно предупреждающий его об осторожности при выводах и оценке поступков людей. Последний имел привычку наступать на первого, загонять его в угол и там держать до «приобретения нормальной температуры» (по терминологии самого же капитана Рубенова). Вот этого, второго, Рубенова никто не знал, а сам капитан мог прятать его так, что при народе он и носа не показывал. Но стоило только остаться наедине, как немедленно тот вырастал перед ним, и начиналась жестокая схватка во имя совести и справедливости…

По «делу» лейтенанта Сукуренко эта борьба приняла довольно затяжной характер. Наконец, измученный душевным сражением, Василий Алексеевич решил поставить точку — хватит, картина совершенно ясна: дочь репрессированного!

Это слова первого Рубенова, сухого и педантичного. Их поддерживает его начальник, не только поддерживает, но и предупреждает: «Если что случится, отвечаешь ты, Василий Алексеевич. Я могу подождать, а вот вам, капитан, ждать рискованно. Доложите командиру полка, откройте ему глаза и ставьте точку…»

Капитан Рубенов находился в отдельной комнате. Он ожидал лейтенанта Сукуренко. Дверь дрогнула, открылась, через порог переступил майор Бугров. Начальник штаба порылся в своем чемодане (он спал в этой комнатушке), достал белье, сказал:

— Полк вывели из боя. Баню организовали, не желаете, Василий Алексеевич, помыться?

— Спасибо, — ответил капитан. Он сунул руку за пазуху, достал партийный билет и начал рассматривать его так, будто впервые видел. «Год рождения — 1907… Время вступления в партию — май 1932», — прочитал и прикинул в уме: «Это ж сколько?.. Двенадцать лет я в партии».

Бугров протянул папиросы:

— Закурите, товарищ капитан. С Урала прислали в посылке.

— Спасибо.

— Рабочие завода прислали. А сам я родом из Тукумса. Гитлеровцы еще удерживают этот город. Освободим Севастополь, может, пошлют под Тукумс доколачивать окруженную группировку врага. Не знаю, как там родные, живы ли… А ваша, товарищ капитан, семья как, все живы?

Рубенов вскинул взгляд на майора.

— Семья? Расстреляли в Барановичах — жену, мать и сына… Меня там каждый знал, в органах работал.

Бугров зажег спичку, поднес капитану, чтобы тот раскурил погасшую папиросу.

— Лейтенанта Сукуренко ожидаете?

— Да.

— Сейчас придет. Я послал за ней. Хороший офицер. Немного не повезло. Да это с кем не бывает, с каждым может случиться.

— Вы ее знаете?

— Еще бы! У нее на боевом счету два взятых «языка», много раз ходила в атаки. Разве этого недостаточно? — спросил Бугров и, не дождавшись ответа, хлопнул дверью.

«Точка!» — вскрикнул внутри Рубенова тот, кто мучил его, загонял в угол. «Вам ждать рискованно!» — возразил словами начальника сам Рубенов и поднялся навстречу вошедшему лейтенанту. Он усадил ее за стол, сам медленно ходил от окошка к двери. Она молчала. Потом, заметив, как то и дело дергаются плечи у капитана, спросила:

— Что у вас, контузия, товарищ капитан?

— Где?

— Плечи дергаются…

— Плечи? — капитан понял, что она заметила его внутреннюю борьбу, ту схватку, которую он вел, расхаживая по комнате. Все было предельно ясно: девушка боится отцовского позора, она, наверное, могла бы жизнь отдать, чтобы быть равной со всеми. «Ну и пусть себе командует, — вновь нажал на Рубенова его истязатель. — Пусть, не трогай и молчи. Молчи! Она поймала на мушку врага, лютого врага Родины, осторожно, не мешай, иначе промахнется. Смотри, куда она целится. А-а, видишь, в черное сердце фашиста целится».

Она опять заметила, как задергались плечи у капитана, сказала:

— Контузия пройдет, товарищ капитан. Я тоже однажды была контужена. Неделю заикалась и ничего не слышала, прошло…

«А все же я обязан напомнить, что-то сказать», — с минуту он раздумывал, как вдруг тот, другой, Рубенов помахал перед лицом огромным кулачищем: «Попробуй только!»

— Кто вас ко мне послал? Кто?

— Майор Бугров.

— Уходите, — уже тише сказал он и повернулся лицом к окошку. — Уходите. Занимайтесь своим делом…

Машина бежала по горной дороге. В маленьком хуторке, прилепившемся к голой сопке, похожей своими очертаниями на какое-то странное животное, водителю потребовалось сменить закипевшую в радиаторе воду.

Акимов сошел подышать свежим воздухом. Со двора, обнесенного глухим дощатым забором, вышел лейтенант. Акимов присмотрелся к офицеру и опознал в нем Сукуренко. «Она, она, ах ты, Мариан, какой ты взрослой стала. Поди, и ордена уже имеешь?» Он хотел было окликнуть ее, но в это время шофер, грохнув канистрой, доложил о готовности продолжать путь.