Владимир Михайлов - В свой смертный час

Не успел Витька как следует разойтись, когда урча подъехали остальные танки.

На броне сидели автоматчики.

Не дожидаясь полной остановки, они соскакивали на землю и тут же собирались в свой особый кружок, который разместился несколько обособленно, отдельно от танкистов.

Когда все машины заглушили моторы, Андриевский увидел пожилого солдата из Удмуртии. Тот слезал с танка задом. Потом он одернул шинель и сразу затрусил к машине Андриевского. Он делал вид, что бежит бегом. Приблизившись к гусенице, он положил на крыло свой автомат, осторожно и неумело взобрался на броню и занял свое прежнее место позади башни слева…

К Борису подошел Ларкин.

Лицо у него было странное. Он неожиданно толкнул Андриевского обеими ладонями в плечи. Тот качнулся. Ларкин его обнял.

— Поздравляю, Борька, — сказал он. Его рот в этот момент был где-то за ухом у Бориса.

— Ты чего? — спросил Андриевский, стараясь освободиться от неудобных и странных объятий.

Ларкин отпустил его, поправил съехавший набок ремень и, улыбаясь, сказал:

— Сейчас с батей говорил. Велено передать тебе поздравления. На этот раз пришел Указ Верховного Совета. С Героем Советского Союза тебя…

— За что? — спросил Андриевский. — За Румынию?

— Вроде бы за Прибалтику. Ну, конечно, учитывали и старые дела: и Румынию, и Белоруссию… Думаю — по совокупности. Самая в этом ценность, что не за один подвиг, а по совокупности…

— А ты? — спросил Андриевский.

— Чего я?

— Тоже получил?

— Мне же недавно Ленина дали…

— Неправильно, — недовольно сказал Борис, и ему в самом деле было это неприятно. — Воюем одинаково…

— Не за награды воюем, — спокойно возразил Ларкин. — Придет время, и мне дадут что положено. Ты об этом не мечтай. Ты радуйся…

— Ладно, — сказал Андриевский и засмеялся. — Значит, и бедный Боря будет Героем Советского Союза…

Ларкин тоже засмеялся, покрутил укоризненно головой и сказал деловито:

— Однако пока продолжим войну…

К ним подходил Чигринец. Он, как всегда, важно смотрел перед собой большими светлыми немигающими глазами. И вдруг нос у него смешно сморщился, и глаза исчезли. Он улыбался.

— С тебя пол-литра причитается, — сказал он.

— Всегда… как юный пионер, — сказал Андриевский. — Тащи, Женя, бутылку…

— Не надо, — сказал Ларкин. — Зачем праздновать встоячку? Вечером поддадим как положено. После работы…

— Тогда двинули, — сказал Борис и повернулся, чтобы идти к своему танку.

Там старик расположился как дома. Он снял с плеч вещмешок и аккуратно, неторопливо извлекал из него сверточки и кулечки.

Ларкин остановил Бориса.

— Всем идти не стоит, — сказал он. — Пошлем сперва одну машину.

Андриевский почувствовал, как поднимается в нем внезапно раздражение против Ларкина. Он понимал, что сейчас для раздражения самый неподходящий момент, что не надо спорить, и от этого раздражался еще сильнее. С трудом сдерживаясь, он резко сказал:

— Пойдем всей ротой и сразу шарахнем по шоссе!

Ларкин и Чигринец начали обсуждать обстановку, и Андриевскому казалось, что они совсем забыли о том, что минуту назад горячо поздравляли его.

— Ясно, что немецкая колонна, — говорил Ларкин. — А все же поостеречься не мешает.

— Хорошее рассуждение, — поддержал его Чигринец. — Никак невозможно по своим шарахнуть…

— Откуда же свои тут возьмутся? — спросил Андриевский со сдержанной злостью.

— А хто их знает? — невозмутимо сказал Чигринец.

— Пошлем к шоссе одну машину, — решил Ларкин. — И обстановка прояснится…

— Выдели машину, Женя, — приказал Андриевский.

— Почему опять Чигринец? — недовольно спросил тот.

— Потому что я приказал. Ясно?

— Всегда: Чигринец да Чигринец…

— Ну вы тут без меня разбирайтесь, — сказал Борис и отвернулся.

Ему хотелось ощутить счастье или хотя бы радость, которую он давно ожидал, но которой не оказалось в эту минуту. Он подумал, что она не пришла потому, что рядом были эти люди, которые как будто плевали и на него, и на такое важное для него событие. Он отошел от них в сторону и даже встал к ним спиной, чтобы никого не видеть. Но от этого внутри у него ничего не изменилось, и он решил, что радость придет к нему позже, вечером, когда он выпьет и ляжет спать.

Круто повернувшись, он пошел к своей машине.

Пожилой автоматчик разложил на броне пожитки, задумчиво перекладывал их с места на место, как будто группировал их по какому-то принципу, и был так занят этим делом, что даже не поднял на Андриевского глаза.