Тоне Светина - Волчата

«Глупая смерть, — подумал он. — Ничего героического… Я-то думал, что погибну от вражеской пули или штыка, а тут…»

Придет ли кому-нибудь в голову, что в этих окопах лежат свои раненые? Где-то сейчас Дара? Все время была рядом, а теперь, когда она так ему нужна, ее нет… А дед? Что с ним? И где бойцы?

Мимо него на четвереньках прополз какой-то гитлеровец. Все лицо его было залито кровью. Он заметил лежащего человека и подполз к нему. Только сейчас Боро увидел, что в руке у гитлеровца штык.

Он, видимо, принял Боро за своего, сказал что-то по-немецки и, не получив ответа, подполз ближе. Оказавшись лицом к лицу с Боро, он понял, что перед ним партизан. Немец с трудом поднял штык, хотел замахнуться, но упал лицом вниз и больше уже не шевелился.

Вдруг Боро услышал, как кто-то зовет его. Голос раздавался то сверху, то слева, то, казалось, откуда-то из-под земли. «Это дед меня ищет. Это его голос. А тонкий детский голосок — это наверняка Остоя. Да, да, конечно. Это дед ходит по окопам и зовет меня…» «Собравшись с силами, он выкрикнул:

— Джуро, Джуро, я здесь!..

Но голос его оказался слишком слабым, и никто его не услышал…

Джуро вместе с Остоей обошли уже много окопов. Сначала дед освещал лица мертвых спичками, потом они нашли у убитого немца фонарик. Полузасыпанные, залитые кровью окопы окутывал едкий пороховой дым. Раненые, к которым они подходили, стонали и просили их пристрелить. Жизнь медленно покидала их…

Дед, как всегда, надеялся на свое чутье, подсказывавшее ему, что внук его жив, что еще не все потеряно. И он не переставал искать.

Близ взорванного дзота Остоя услышал чей-то слабый голос:

— Джуро, Джуро!

Услыхал и старик:

— Это кто-то из наших!

Они спустились в траншею, и при свете карманного фонарика увидели лицо Боро, опаленное огнем, окровавленное.

— Боро, мальчик мой, это я, твой дед… Разве я мог один идти дальше и бросить тебя, — торопливо приговаривал старик, пока они с Остоей осторожно высвобождали Боро из-под бревна. Сверху послышался женский голос, отчаянно звавший:

— Боро! Боро!

— Остоя, отзовись, это Дара! — крикнул дед. — Медсестра!..

Дара вместе со взводом уже пробилась из окружения и теперь с двумя бойцами помогала выносить раненых. В окопах находились не только раненые партизаны, но и немцы, которые все еще не хотели сдаваться. Когда Дара подползла к окопу, выкликая раненых, раздался выстрел, затем второй. Боль обожгла ей руку. Только сейчас при свете ракеты Дара среди мертвых заметила наблюдавшего за ней фашистского солдата. Стрелял он. Дара оцепенела от страха, увидев, как снова поднимается его рука… Дуло пистолета смотрело ей в грудь.

Гитлеровец нажал на курок, но выстрела не последовало: кончились патроны. Солдат потянулся за новой обоймой, но Дара опередила его. Прогремели два выстрела, и фашист упал.

Дара встала и, шатаясь, подошла к нему. Словно не веря, что тот уже мертв, она еще раз выстрелила. Пуля пробила стальную каску.

Девушка нагнулась, подобрала пистолет, кое-как перевязала себе руку. К счастью, пуля не задела кость.

Когда она вылезла из окопа и стала звать Боро, то в ответ услышала голос Остои.

Вот и взорванный дзот. Старый Джуро и Остоя уже вытащили раненого из-под бревна. Дара заплакала, наверное, от счастья, а может быть, от пережитого ею страха, тоски…

Они шли по скользкой траве через луг, в лес, куда со всех сторон медленно стекались раненые. Над их головами свистели пули и осколки снарядов, но никто не обращал на них внимания. В лесу, где партизаны были уже в полной безопасности, Дара и Остоя перевязали раненого.

Наступил новый день. Поняв, что значительной части партизан удалось вырваться из окружения, гитлеровцы подтянули все свои резервы. В окружении еще оставались десятки тысяч беженцев, два партизанских батальона и несколько сот раненых бойцов. Немцы открыли огонь из всех орудий, стреляя в основном туда, где находилась большая группа раненых, которых партизаны не успели эвакуировать в глубь леса. Лесная чаща окуталась сизым дымом. Повсюду слышались стоны раненых.

Джуро и Остоя вместе с Боро и Дарой укрылись в окопе. Силы противника, понесшего большие потери, постепенно ослабли. Контратака захлебнулась. Гитлеровцы отошли. От большой потери крови у Боро кружилась голова, ноги подкашивались.

— Мы должны уходить, — сказал старик, видя, как страдает от раны внук. — У нас нет больше сил, мы не выдержим. Вы оба ранены, я стар и слаб, а Остоя еще совсем ребенок.