Велько Ковачевич - Молодой лес

— Не будем говорить о письмах, Весна. Не вспоминай о них. Я могу быть тебе только благодарен, но ничего, ничего…

— Я больше всего боялась таких слов. Не иронизируй, говори откровенно, сердись на меня, ругай, я этого заслужила.

— Скажу тебе все. Твои письма достойны тебя. Больше, чем слова, идущие от сердца. Даже если бы я никогда не видел тебя, я полюбил бы тебя за такие письма.

— Оставь, Бора, прошу тебя. Я заслуживаю самого тяжкого порицания, но не такой иронии. Ты, конечно, не примешь моих слов в защиту, но все же я попытаюсь объяснить. Я понимаю, ты в обиде. Но все это потому, что я люблю тебя. Я не отвечала на твои письма только потому, что люблю тебя. Это смешно, правда? Но можно понять. Моя боязнь за тебя сильнее страха войны. Что случилось бы, если бы мое письмо попало кому-нибудь в руки? Ты ведь принадлежишь этим людям с Витуны. Без них ты не был бы таким, каков есть. Если для этого надо чем-то пожертвовать, то лучше принести в жертву нашу любовь. Если понадобится, ты сам это сделаешь. Получая каждое твое письмо, я до боли в сердце боюсь, что какое-нибудь из них затеряется. Они налагают на меня большие обязательства и ответственность. Я не смею уснуть с ними, не могу и погибнуть. Я восхищаюсь твоей необдуманной смелостью. Каждое письмо твое приносит мне огромное счастье. Но не пиши мне больше. Ради нашей любви…

Шок был слишком сильным. Несколько мгновений я стоял ошеломленный, мысли путались в голове. Кто мог подумать, что я получал не ее письма? Теперь я стыдился собственной наивности. Каким я был дураком!

Что это? Игра Глухого или вмешалась чья-то другая рука? Мы с Весной были искусно вовлечены в игру, которая разожгла то, что глубоко таилось в нас и, возможно, заглохло бы. Ставить все в вину этому третьему лицу или благодарить его и восхищаться?

Открыть ей правду? Ведь я должен ей рассказать обо всем. Между нами все должно быть чистое, ясное. Мы не имели права ничем отягощать наше будущее, даже если оно длилось бы всего один день.

Но как сказать ей правду о письмах, если я сам тяжело переживаю эту правду и болезненно воспринимаю? Я не способен ни на какие выдумки. Начну так, будто письма ей написал действительно я. Придется притворяться.

— Ты боишься, поэтому уничтожила мои письма?

— Не смогла, Бора! Несмотря на риск, не могла на это решиться. Берегу их, чтобы они радовали меня и мучили. Разве я могу отказаться от такого счастья? Не знаю, где их прятать: ношу с собой. Мне кажется, что все время кто-то на меня смотрит. Но я никогда никому не выдам их, чем бы мне это ни угрожало. Даже тот листок из книжки берегу, словно и он написан твоей рукой. Для меня и он — твое письмо. А разве не так? Есть ли в нем что-нибудь, что не было бы твоим и моим? Разве Бальзак мог бы упрекнуть нас за то, что мы этот листок у него украли?

После того что я узнал, меня уже ничто не могло удивить, даже и это сообщение о письме Бальзака, которое вместо меня чья-то рука вырвала из книги, подписала моим именем и передала Весне, вероятно, таким же способом, каким дала и мне от ее имени с «ее» припиской. Я тоже, как и она «мои», храню все «ее» письма. Они слишком глубоко врезались в мое сознание, чтобы я мог так легко примириться с тем, что узнал, и уничтожить их.

— Извини, но случилось так, что должен был воспользоваться Бальзаком. У меня не было времени. Глухой торопился.

— Для меня этот лист — твое письмо. Но больше мне не пиши. Не надо. Я не имею права на твои письма. Я не осмеливаюсь писать тебе. А за тебя, Бора, боюсь. Мне кажется, все узнали бы об этом.

— Все письма тебе передал Глухой?

— Конечно. А ты ни с кем другим не передавал?

— Нет. Просто так спрашиваю. Ты сохранила их? И листок из Бальзака?

— Все три.

— Хорошо, если бы ты их сожгла.

— Конечно лучше, чем хранить, но я не могу. Неужели снова надо повторять, что они для меня значат, сколько раз я их перечитывала, сколько с ними разговариваю, как им радуюсь. Прошу, не пиши мне больше, но я буду несчастна, если ты меня послушаешь.

— Я буду писать тебе, Весна. Гораздо чаще, чем до сих пор.

— И я буду тебе писать. Конечно буду. Только бы какое не затерялось.

— Мы должны быть благодарны Глухому, Весна.

— Есть за что, Бора. Он так много делает для нас. Не будь его, мы бы так и не знали друг о друге.

— Не было бы у тебя и писем.

— Да, трудно бы было. А может, ты нашел бы какого другого верного человека. Хотя не так много таких умных и близких товарищей. Как он рассказывает!

— А знаешь, Весна, как пишет!