Велько Ковачевич - Молодой лес

Рядом с Весной стоял Глухой, оживленно что-то рассказывал, держа ее за руку, словно собираясь начать танцевать. Он следил за мной взглядом и подмигивал, но я не мог понять, что он затевает. А он что-то готовит. Но вот он потянул Весну как бы на танец, но танцевать не стал, а втолкнул Весну между мной и моей партнершей, которую обхватил руками за талию и оторвал от меня. Весну он бросил прямо в мои объятия. Отступать мне было некуда.

Мы стояли смущенные, не понимая, что, в сущности, произошло, как получилось, что мы оказались в объятиях на виду у всех. Танцевать мы начали боязливо, совсем медленно, просто топчась на месте и повинуясь внутренней музыке, звучавшей в нас. Не нужны были слова, они только испортили бы неожиданное счастье.

Такое счастье приходит раз в жизни, и в течение нескольких мгновений наверстывает все потерянное время, которое не было и не будет благосклонно к таким, как мы. Я держал девушку в объятиях, прижимал к себе. Просто не верилось, что это она. Впервые я чувствовал такую близость женского тела. Я прижимал ее к себе все нежнее, слышал, как ее сердце бьется возле моей груди. Ее щеки обжигали меня своим огнем, ее длинные волосы щекотали мою шею и лицо, и я, закрывая глаза, старался поймать их губами. Мои глаза искали ее глаза, в которых скрывалось нечто большее: та девушка в окне, чей взгляд разбудил меня. Но она держала свои глаза закрытыми, и я видел, как подрагивают ее веки.

Если бы хоть на короткое время прекратилась война, освободила нас от всех обязанностей, дала немного вкусить жизнь!

Непреодолимое желание поцеловать Весну мучило меня. Я забывал обо всем, что нас окружало. Мое желание было сильнее моего сознания и осмотрительности. Пусть не умолкает музыка, она станет моим союзником. Волнение все сильнее и сильнее захватывает меня. Я пропустил несколько удобных моментов, когда ее волосы касались моих губ. Храбрость оставляла меня, да и Весна отстранила голову. Она словно догадалась о моих намерениях. Когда танцующая молодежь плотным кольцом окружила и завертела нас в вихре танца, я приблизил губы к ее голове и поцеловал девушку возле уха как бы случайно. Весна вздрогнула, чуть отстранилась и посмотрела на меня с укоризной, удивлением и милой улыбкой.

— Большой ребенок, — прошептала она.

— Большой и маленький, но не суди строго.

— Здесь не место для этого. Не забывайся.

— А время?

— Время тем более. Может, больше место, чем время.

— Можем немного поиграть со временем.

— С ним — никак. Как бы оно не поиграло с нами.

— Даже сегодня, в такой день?

— Не сегодня и не здесь.

— В таком случае — никогда. Перестанет играть музыка, и будет поздно. Ждать другого случая? А будет ли он?

— Будет. Надо ждать.

— Когда? Где?

— Не будем говорить об этом. Шепни мне что-нибудь на ухо, Бора. Только не целуй. Не трогай мои волосы губами. На нас смотрят. И ослабь руку, не прижимай меня.

— Я у тебя в большом долгу. О многом надо рассказать. Я виноват перед тобой. Спасибо тебе за все.

— Успокойся, ты весь дрожишь. Ты как во сне…

— Да, Весна, все это как сон. Это же просто незабываемо.

— Ты, наверное, принимаешь меня за другую, за какую-нибудь испанку. Расскажи, я не ревнива.

— Другой нет, Весна. Моя только ты. Та, которая меня поцеловала и которую я поцеловал.

— Я тебя поцеловала? Когда?

— Через Глухого.

Она рассмеялась:

— Глухой передал тебе мой поцелуй? Как?

— Так, как ты ему сказала. Когда пришел, поцеловал меня. Это, говорит, от Весны. Как видишь, Глухой честный парень.

— Даже слишком, — засмеялась она. — Вот не думала, что ты такой наивный!

— Ты что, отрицаешь?

— Нет, Бора, мне нечего отрицать. Глухой просто пошутил. Несерьезная шутка. Тем, что принадлежит только тебе, я не могу делиться ни с кем. Только с тобой.

Я подумал, что она просто стыдится. Наверное, в ней пробудился девичий стыд или она подумала, что я ревную ее к Глухому.

— Ты защищаешься, будто я тебя в чем-то обвиняю. Почему стыдишься своего поступка?

— Говорю тебе, что это только шутка Глухого. Я никогда не стыдилась любви к тебе. Но поцелуй не письмо, его нельзя ни переслать, ни передать. Это не слово, которое пишется на бумаге. Поцелуй не терпит посредников. Это, мой Бора, не письмо.

Упоминание о письмах я воспринял как укор. Я понимал, что должен был ей отвечать, но не думал, что она заведет об этом речь сегодня. Что ей ответить, как отложить разговор, который она начала? Она поставила на карту все, а я ничего. Никакие слова не могут служить оправданием того, чего я должен стыдиться. Оправдать мой страх, который не позволил ответить ни на одно ее письмо? А ее письма были для меня такими желанными. Мне хотелось получать их каждый день. Я считал их почти обязанностью с ее стороны. И мне казалось, что своим молчанием я обидел ее.