Тихомир Ачимович - Космаец

— Иоца, сынок, почему ты еще раз не пошел в лес? — спросила его мать, когда отец скрылся за дверью. — Отец больной и сам должен таскать дрова.

— Я, мама, ухожу в партизаны, — не открывая глаз, чтобы не рассеялось все то, о чем он мечтал, ответил Иоца.

— Ой, Иоца, ты что, с ума сошел, хочешь, чтобы тебя убили, — запричитала мать и опустилась на вязанку, брошенную перед домом.

— Молчи, мама, Джока тоже идет, почему же и мне не пойти.

— Джока из богатой семьи, он всегда найдет местечко потеплее, а ты-то, бедняк несчастный, куда идешь? — Мать утерла слезы уголком платка, завязанного под подбородком.

— Когда война кончится, мне партизаны землю дадут и лошадей. — Он сжал в руках деньги, которые ему дал Джока, и протянул их матери.

— Откуда это у тебя, Иоца? — испугалась мать.

— Это мне дали партизаны дом поправить.

Старый хромой сторож Живко молча сидел перед домом на треногой скамеечке и ел кусок пройи, посыпанной красным перцем. Иногда он переставал жевать и мизинцем выковыривал кусочки хлеба, застрявшие в испорченных зубах.

— Тебе пора идти в армию, — не глядя на сына, заговорил старик, — что ж, иди! Только, сынок, никому не доверяй. Все врут. Мне тоже когда-то обещали дать землю и лошадей. А когда война окончилась, король забыл старых солдат. Зато я-то хорошо помню его и этот проклятый Каймакчалан, где мне швабы прострелили ногу. Не останься я без ноги, может быть, чего-нибудь и добился бы для тебя… Только, сынок, никому не верь, живи своим умом.

— Хорошо, тятя, хорошо, только вот Джоке я ведь должен доверять?

— Джока, сынок, самый большой лгун на свете. Такой же, как и его отец.

— Не болтай, старый, — прикрикнула жена на сторожа и обернулась к сыну. — Ты, золотко мое, слушай Джоку и держись поближе к нему. Он парень умный, вы из одного села, может, он тебе когда и поможет.

— Конечно, мама. Джока мне обещал даже кое-что из своей одежи, я к нему пойду.

— Иди, сынок, да приходи проститься.

Вечером, когда батальон собирался в дорогу и когда роты уже стояли в полном походном снаряжении, перед Космайцем появился Иоца в мятом крестьянском гуне, коротких широких штанах и в старой соломенной шляпе с черной широкой лентой. За спиной у него висела большая пестрая торба, которую навязал ему Джока, выходя из дому.

— Обязательно попроси командира, чтоб тебя зачислили в один взвод со мной, — шепнул ему напоследок Дачич.

Иоца был взволнован. Он боялся взглянуть в глаза командиру, будто украл что-то.

— Хочешь в один взвод с Дачичем? — переспросил Космаец. — Хорошо, иди, доложи Штефеку, командиру взвода.

Швабич неуклюже повернулся через правое плечо и, поддерживая руками торбу на спине, заплетая ногами, смешно побежал через двор и быстро затерялся среди бойцов.

Короткий осенний день был на исходе, когда рота Космайца вышла на крутой берег набухшей реки, скрытой от взглядов старыми ветвистыми вербами и низким кустарником. Не ожидая приказа, бойцы разбрелись в поисках брода, потому что деревянный мост через реку был разобран, и из воды торчали только толстые опоры, между которыми намело ил. У моста было глубоко — с головой самому высокому бойцу, — надо было поискать место помельче. Недавно мобилизованные бойцы из окрестных сел, которые знали реку не хуже, чем свой колодец, повели роту через бахчи, повалили несколько плетней, а потом двинулись краем капустного поля, и Космаец, ведь он был крестьянином, с болью в сердце слушал, как хрустят капустные кочаны под тяжелыми солдатскими сапогами. Он не мог равнодушно видеть, как пропадают плоды крестьянского труда, и начал ругать бойцов:

— Вы что, вражеский огород топчете, что ли? Свои ведь люди сажали!

— Не беспокойтесь, товарищ командир, — успокоил его боец, который взялся указывать дорогу, молодой парень, по прозвищу Шу́стер. — Колубарац ничего не скажет, если солдаты тут что и помнут, он еще будет хвастаться по деревне, по его, мол, земле, столько солдат прошло, и потом лет десять будет вспоминать об этом с теплом в сердце.

На одном из крутых речных поворотов проводник Шустер остановился, вытащил кол из ограды и опустил его в воду. Здесь вода была по пояс самому низкорослому бойцу. Сквозь редкие ветви на воду падали косые лучи солнца, и она отливала янтарем. Вдоль берега над водой торчали тонкие прутья, росла густая, всегда зеленая и влажная трава. Некоторые бойцы, не раздеваясь, двинулись вброд и, держа оружие над головой, быстро вышли на другой берег, оставляя за собой мокрые следы. Некоторые раздевались, оставаясь в чем мать родила, другие снимали только обувь и брюки и, поеживаясь в холодной воде, перебирались на другую сторону.