Юрий Ильинский - Опаленная юность

Глава экспедиции, Иван Григорьевич, учитель русского языка, списался со знакомым бакенщиком и заказал две лодки. Маршрут вырабатывали всем классом. Иван Григорьевич, объездивший и исходивший весь Союз, пригласил консультанта из Московского клуба туристов. Консультант одобрил маршрут и рассказал о предстоящем путешествии столько интересного, что собрание затянулось до поздней ночи.

Андрей достал из кладовой рюкзак, вынул записную книжку и стал укладывать вещи по составленному ранее списку. Старые ботинки, компас… Кассеты и пленка… Кружка, особая ложка-вилка, которую отец привез еще с гражданской войны, котелок, топорик… Крохотная подушка, которую бабушка называла подушонкой. Список был длинный, и, покуда Андрей собрался, совсем рассвело.

Уложив вещи в рюкзак, Андрей решил залить воском патроны, чтобы предохранить их от сырости. Едва он успел накапать расплавленный воск свечи на донышко патрона, послышался условный свист.

«Ника!» — обрадовался Андрей и выбежал в сад.

Утро народилось чудесное. Из-за леса всходило солнце. Косые лучи, пробиваясь сквозь многометровую изгородь сосен, мягко ощупывали землю.

— Почивать изволите, уважаемый? — широко улыбнулся Ника. — Нехорошо!

— Ты-то когда встал?

— Полчаса назад.

— А я и не ложился.

— Молодец, Андрейка! Давай по этому случаю разомнемся! — заорал Ника и обхватил приятеля сильными руками.

— Тише, ты! Разбудишь моих. Спят еще…

Ребята проверили содержание мешков. Ника спешно подшил треснувшую лямку рюкзака.

— Пора, — прошептал он. — Иди прощайся с родичами.

У школы собралось уже много народу. Ждали Ивана Григорьевича. Друзей встретил одетый по-походному Валя Бобров.

— Привет, ребята! Теперь все в сборе. Иван-Гриша что-то запаздывает…

— На него не похоже — человек педантичный.

— Да, — серьезно заметил Ника, — мне замечания в дневник записывал очень аккуратно, ни одной недели не пропустил: педант.

Валька Бобров уничтожающе посмотрел на Нику:

— Звонарь!

Андрей поглядывал на скамеечку, где в окружении подруг сидела Лара.

— А что это Панова не видно?

— Раздумал ехать. Этому бахвалу с нами неинтересно.

Солнце поднялось высоко. Ребятам надоело ждать, и они побежали к волейбольной площадке.

Едва успели сыграть партию, как услышали издалека голос Игоря Копалкина:

— Ребята, скорей сюда!

— Иван Григорьевич пришел! — заторопился Бобров. — Бежим, ребята!

У скамейки сгрудилась возбужденная молодежь. Запыхавшийся Андрей прибежал последним, протискался вперед.

Бледный Иван Григорьевич, как-то странно улыбаясь, молча смотрел на своих учеников.

— Что такое? — перевел дух Андрей.

—. Дорогие мои ребятишки, — ласково заговорил Деревянщиков, — рухнула наша затея.

Ребята замерли. Больше всего их поразил необычный тон учителя. Грубоватый, шумный, он никогда так не разговаривал.

Иван Григорьевич пошел к зданию школы, и ребята безмолвно потянулись за ним.

Деревянщиков попросил сторожа отпереть учительскую и включил радио. Четкий голос диктора передавал правительственное сообщение.

Учитель молча стоял у стены, не сводя глаз с ребят, напряженно ловивших каждое слово. Неуловимые тени блуждали по их лицам. Девять лет он знал эти лица. Девять лет смотрел в их глаза. Он изучил характер каждого — его способности, качества, наклонности, слабости. Он мог часами, говорить о каждом из них, настолько хорошо, обстоятельно он знал их. Но теперь перед Иваном Григорьевичем, казалось, стояли другие ребята. Нахмуренный, серьезный Валя Бобров, мгновенно повзрослевший, разминал пальцами папироску. Не улыбался Черных — лицо его, лишенное белозубой улыбки, выглядело необычно суровым. Хмурила красивые брови Лара. Красный от волнения Андрей сжимал двустволку. Кругленькая Надя и маленький Игорь Копалкин слушали, открыв рот. Нина Шишкова сушила платочком слезы. Кузя, озорной, отчаянный Кузя, приносивший столько хлопот школе и родителям, неподвижно стоял у приемника и задумчиво крутил пуговицу на старенькой куртке.

Радио смолкло.

— Ну, друзья, — проговорил Иван Григорьевич, — ступайте по домам и подумайте, как помочь родине в трудный час.

Через час на станционной платформе Андрей поджидал товарищей. Дома он застал только бабушку — веселую, говорливую старуху. Отец уехал в райком партии, мать пошла на рынок.

— Значит, не едешь, Андрюшенька? — бабушка жевала беззубым ртом, довольно улыбалась. — Ну и слава тебе, господи, как говорится…