Юрий Вяземский - Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория

В следующий раз Гней Эдий Вардий пригласил меня к себе, когда в Новиодуне зацвели яблони.

Он дал мне историческое сочинение о Гражданской войне Валерия Мессалы Корвина и велел читать.

— В школу не ходи. Нечего там тебе делать. Сиди дома и читай. Два дня хватит, чтобы прочесть?

Я глянул на манускрипт и заверил Вардия, что и за день справлюсь.

— Не спеши. Читать надо внимательно… Не завтра, а послезавтра придешь, — строго велел мне мой главный учитель.

Я пришел, как и велено было, через день, два раза внимательно проштудировав Мессалу и делая для себя пометки по персоналиям и по годам. Я думал, Гней Эдий станет меня экзаменовать. Но он провел меня в библиотеку и возле бронзовой статуи Аполлона Бельведерского рассказал мне короткую историю.

История была такой:

I.В консульство Гая Цензорина и Гая Азиния — или, как ты любишь, в семьсот сорок шестом году от основания Города — то бишь, на следующий год после гибели Друза и на третий год после женитьбы Тиберия на Юлии, в феврале месяце возле Бычьего рынка дорогу Фениксу перегородил какой-то высокий, широкоплечий и бородатый мужчина. По виду — азиатский грек. Встал на пути у Пелигна в узенькой улочке, так что Феникс затруднился его миновать.

Юный «прогулочный» раб Феникса — из тех, что поэт получил вместе с виллой, — попытался отстранить невежу. Но грек очень твердо стоял на ногах. Тогда раб толкнул его. Грек слегка покачнулся, а затем ловкой подсечкой свалил раба с ног и расхохотался.

Раб пытался подняться. А грек, едва тот встал на карачки, вновь опрокинул его — даже не ударом, а резким щелчком пальцев в лоб.

Раб стал звать на помощь. Прохожие стали останавливаться.

Феникс, сдерживая возмущение, огляделся по сторонам и сказал наглецу:

«Ты видишь, у меня есть свидетели. В суде ты мне за всё ответишь».

«Я? В суде?! — еще больше развеселился бородатый верзила. — Да знаешь ли ты, с кем связался?!»

«Не знаю. Но кем бы ты ни был, мы сейчас позовем стражников… Я, римский всадник, тебе этого так не оставлю», — решительно объявил Феникс и обернулся к остановившимся людям, ища у них помощи и поддержки.

Грек, повторю, был высок и плечист. Но на глазах у народа оскорблять римлянина, всадника, издеваясь над его рабом… Люди угрожающе надвинулись на безобразника.

А тот, перестав веселиться, с удивлением воззрился на Феникса и обиженно воскликнул:

«Ты что, Голубок, совсем зазнался?! Старого друга не признаешь?! Ты не смотри на бороду, не смотри на одежду — в глаза мне смотри!»

Феникс глянул ему в глаза. Глаза были карие и умные. Черты лица, если освободить их от густой бороды, — вовсе не греческие, а самые что ни на есть римские: прямые, суровые, словно точеные, мужественные и красивые… Сомнений быть не могло — перед Фениксом стоял Юл Антоний, сын Марка Антония, триумвира и любовника Клеопатры.

«Ты… Ты что?.. Ты когда вернулся?» — только и нашелся спросить Феникс.

А Юл сначала за шкирку поднял с земли поверженного раба, потом сгреб в охапку и оторвал от земли Феникса и, кружась с ним по улице, несколько раз свирепо крикнул ошеломленным «свидетелям»: «Ступайте своей дорогой!», «Проваливайте, кому говорю!», «А то всех посажу в колодки!»…

Ты Юла-то помнишь? — вдруг спросил Вардий. — Я в наших разговорах несколько раз упоминал его.

Я ответил, что, конечно же, помню; как можно забыть такую яркую личность.

— А ты Мессалу прочел? — затем спросил Вардий.

Я ответил, что прочел и очень внимательно.

Вардий удовлетворенно кивнул, достал из футляра — видимо, заранее снятого с полки и выложенного на столик — два свитка и, вручив их мне, велел:

— Вот, почитай теперь Мецената. Но во втором свитке читай только до окончания Гражданских войн… Тоже два дня даю, сегодня и завтра. А послезавтра жду у себя.

О Юле Антонии больше не было сказано ни слова. И я, как ты знаешь, весьма догадливый, не мог взять в толк, с какой стати меня вновь заставляют изучать историю борьбы юного Октавиана, будущего Августа, со злейшим своим врагом Марком Антонием.

Но через день всё объяснилось. Вновь пригласив меня в свою библиотеку и на этот раз усадив меня в кресло между бюстами Гомера и Вергилия, но сам не садясь, а расхаживая передо мной взад и вперед, оглаживая ладонью кулак — сначала правой ладонью левый кулак, а затем левой ладонью правый кулак, и эдак попеременно — Гней Эдий мне вот что поведал: