Павел Васильев - Повести

— И я буду любить тебя, и никого больше. Потому я и сейчас люблю тебя. Знаешь, как я спешил к тебе? Как я в госпиталях вспоминал тебя? Как я думал о тебе и боялся за тебя?

— А как мне, пойми… Он бил меня, зажимал голову между колен и бил. Если любишь, как любил, ни о чем не спрашивай.

— А как мне быть?.. Побывал я и в холодной воде, и в горячей…

Проснувшись на рассвете, Василий долго стоял на поляне, смотрел в ту сторону, откуда всходило солнце, и мучительно пытался вспомнить, что же все-таки в действительности ему приснилось. Это или иное?

…Перемешалось все, запуталось, а было там что-то хорошее. Ведь было что-то, а что?

И теперь ему так хотелось поскорее домой, в деревню. Как будто чего-то боялся Василий.

А солнце, багровое, еще холодное, краем выпятилось из-за леса, удивительно большое, каким оно бывает только ранним утром. Начинался третий день с тех пор, как они вышли из деревни. Третий день…

В деревню пришли они в полдень. У деда Андрея в «окопе», в таком же погребе, как и у матери Василия, сложили мешки. Ребята, все еще горбясь — сразу не разогнуться, разошлись по домам. Василий посидел с дедом, покурил.

За три дня земля заметно подсохла, зазеленела трава. Кажется, еще редкая, маленькая, а посмотришь вдаль — поляны изумрудно-зелены. На деревьях лопнули почки, проклюнулись первые листья. Деревья, искромсанные, изуродованные, набирали силу.

— Ну, ты как решил, здесь будешь жить или куда подашься? — спросил у Василия дед Андрей.

— Пока что здесь, — ответил Василий.

— Тогда будем считать, что ты начал, тебе первый трудодень.

Василий с трудом поднялся с бревна, на котором сидел, и устало, кособоко переставляя ноги, пошел к дому.

«Если бы еще километров пять, не дошел бы до деревни», — думал Василий.

Все у него болело, каждый сустав. Как будто мяли, колотили его.

По соседнему огороду, наискось от Василия, шла Настя. Она, очевидно, шла в лес за дровами, несла веревку и топор. Увидев Василия, вздрогнула, будто испугавшись, затем потупилась и отвернулась.

Василий поздоровался.

— Здравствуй, — быстро ответила Настя и приостановилась.

— В лес?

— Да. А вы как сходили?

— Хорошо. Ты надолго? — спросил Василий.

— До вечера. А что? — притаила дыхание.

— Да так, — сказал Василий. Он и сам не знал, зачем это спросил. Просто вдруг захотелось что-то сказать ей.

Придя домой, он не спеша, тщательно вымылся. Сел обедать. Обгоревшая кошка подошла и потерлась об ногу Василия. Василий поймал кошку и посадил к себе на колени.

— Ну что, киса, и тебе досталось?

Кошка мурлыкала, блаженно закрывала глаза и вслед за ладонью Василия тянула голову.

Пообедав, Василий собрался прилечь отдохнуть. Только лишь подошел к лежанке, как в погреб, опрокинув ведро, вскочил Санька.

— Василий! — крикнул. — Василий! Скорей! Он!

— Где? — сразу понял Василий.

— Там.

— Где?

— В землянке. Как вернулись, я туда, думаю — проверю, был ли? Вхожу, а он лежит, спит, — задыхался Санька. — Я сюда… Бегом… Туда Настя пошла.

— Куда?

— Я сказал… И она пошла.

— Зачем говорил?!

— Так она же…

— Где он?

— Там! У Митькиной горы, у большого камня! Беги! Я догоню!

Василий бросился к лесу. Уже на бегу подумал, что не знает точно, куда бежать…

Настя шла лесной тропой, посматривала по сторонам. Где-то здесь вчера дед Андрей валил деревья для стропил, а теперь послал ее. С одной стороны от тропы был пригорок, поросший чистым высоким березняком, понизу кое-где — кусты вереска, с другой — болото. Оно густо заросло ельником, низким, разлапистым.

Вперемежку с ельником камыш. Ельник стоял в воде, притопив нижние пожухшие ветки. Вдоль болота, по кромке, не густо, но еще белели подснежники. Лепестки их — как тоненькие прозрачные ледяшки: коснешься рукой — тают на ладошке.

«Что это он сегодня такой?.. Вроде бы веселый, — думала Настя. — И для чего он спросил, когда приду? Зачем же было спрашивать? Трудно ему без руки. И может, стесняется… А чего стесняться… Ох, боже мой…»

И маленькая короткая надежда зарождалась в душе у Насти и тут же таяла, как лепесток подснежника.

«Нет, все же, наверное, не просто так спросил», — уверяла, уговаривала себя Настя. И терла ладошками горячие щеки.

Она услышала: кто-то бежит по тропке.

— А! — испуганно вскрикнул Санька, почти натолкнувшись на нее. — Это ты? Маткин — не твой!

— Ты что? — улыбнувшись, спросила Настя.

— Ты? — оглянулся назад.