Александр Лозневой - Дорога в горы

Наталка молчала, не понимая, для чего он все это говорит, и все же пересела на стул, стоящий у изголовья кровати. Шульц потянул ее к себе, и рука девушки неожиданно очутилась под подушкой. Жадные руки интенданта начали шарить по телу Наталки.

А она вдруг игриво рассмеялась, припала губами к его уху, попросила отпустить на одну минуту.

— А, понимаю, понимаю, айн момент…

Наталка выбежала. За стеной скрипнула дверца шкафа. Послышался шорох платья.

Офицер ждал.

Прошла минута, другая, а ее все не было. Офицер встал, нетерпеливо зашаркал по полу в комнатку Наталки. Что за чертовщина — никого! Открыл шкаф — тоже пусто! И лишь увидев распахнутое окно, как сумасшедший бросился назад, к себе, сунул руку под подушку, где лежал парабеллум. Но пистолета как не бывало. Поняв, что произошло, распахнул дверь и во весь голос позвал ординарца.

Услышав крик, шофер, спавший в машине, сразу завел мотор, полагая, что с минуты на минуту может понадобиться автомобиль.

— Я вас слушаю! — замер на пороге испуганный Курт.

— Болван! — хлестнул его Шульц по щеке. — Где эта дрянь? Где девчонка?

…А Наталка была уже далеко. Впереди, как бы понимая грозящую им обоим опасность, чутко насторожив уши, бежал Серко.

Перебравшись через речку, она остановилась и посмотрела в ту сторону, где остались Выселки. Там, разрывая ночную тьму, высоко в небо поднималось багровое пламя.

Над районным центром, куда переехал Хардер, спускалась ночь. В хатах — ни огонька. Многие жители покинули насиженные места, а те, кто остался дома, забились в погреба, в щели, вырытые в садочках.

Пустынным и неуютным казался райцентр.

Митрич, любивший наведываться в районный центр— походить по базару, посидеть за кружкой пива в чайной, — думал теперь обо всем этом, как о чем-то далеком и невозвратимом. Душу глодала невыразимая тоска. Старик понимал, что враги не простят ему, не выпустят из каменного подвала: ведь он отказался быть проводником, не повел их в горы, и за это пощады не жди.

— Ну что ж, — ворчал он, — что там смерть, что здесь — умирать один раз. Так лучше чистым остаться перед людьми!

Смерть не казалась ему страшной. Он много пожил, многое повидал на своем веку. Конечно, хотелось бы дождаться конца войны, увидеть, как люди снова заживут. Да и внучку надо бы до ума довести. Но коли суждено помирать — ничего против этого не поделаешь…

Странный шум оборвал размышления деда. Он встал, подошел к отдушине: что бы это значило? Шум усиливался, перерастал в сплошной гул. «Да это ж самолеты! Может, наши?» Митрич попытался заглянуть в отдушину, но, кроме черного пятна ночи, ничего не увидел. А гул уже перешел в рокот, пронесся над самым магазином, и в ту же секунду что-то так громыхнуло, что от этого грохота вздрогнули даже толстые, в три кирпича, стены подвала.

«Бомбят! — не испугался, а обрадовался дед, — наши бомбят их, проклятых!»

Он потянулся к двери, прильнул ухом к железу. Там, на улице, — крики, выстрелы, урчат машины… Слышно, как топают ногами разбегающиеся нелюди…

От новых взрывов задребезжала дверь. Старик отступил назад, вниз по ступенькам. И тут словно громом ударило, оглушило, повалило деда на пол.

Митрич не помнил, сколько времени пролежал в забытьи. Очнувшись, почувствовал боль в боку, увидел вокруг себя кирпичи и почему-то свет в подвале. Глянул на дверь, а ее нет; сквозь пролом в стене видно небо. Ощупал бок — вроде бы ничего, двигаться можно. Выглянул на улицу — нет немцев, удрали.

— Слава тебе господи, — перекрестился старик. — Унесло нечистую силу.

Он вылез из подвала, выдернул палку из плетня и, опираясь на нее, побрел домой. Никто не окликнул, не остановил его. Так и до Выселок дошел.

А на месте Выселок — кучи золы, в садах — обгорелые яблони. Даже тополь, что сам садил, придя с гражданской, и тот рухнул. Не вытерпел старик — заплакал. А когда волнение отошло, попытался найти соседей, про внучку расспросить, — никого не нашел, ни живой души в поселке.

Постоял Митрич на пепелище и зашагал к реке.

Согнувшись, дробно шагая, Вано Пруидзе все дальше и дальше уносил командира в горы. Загорелое, обросшее черной бородой лицо солдата покрылось испариной, на шею из-под пилотки стекали струйки пота. Сзади, охраняя товарищей, шагал растрепанный, в постолах, без пояса, с гранатами в руках Донцов. Порой он обгонял Вано, осторожно крался среди деревьев, прислушивался и, лишь убедившись, что опасности нет, опять замедлял шаги.