Александр Попов: Человек с горы

Жизнь старика Ивана Сухотина казалась людям таинственной и непонятной.

В небольшом поселке Новопашенном отзвенело его недолгое детство, мутными половодьями отбурлила молодость, иногда выбрасывая его то на большие стройки Сибири, то на дороги войны. Уставший и худой, он возвращался в родной Новопашенный.

С конца восьмидесятых, лет шесть или семь, Иван Степанович живет не в самом Новопашенном, а в стороне, на лишившейся леса сопке-отшельнике. Рядом тоже сопки, но они красивые, дородные, с лесом и кустарниками, а эта и на самом деле какая-то одиночка, уродец в таежном семействе. Ее супесное, не схваченное корнями деревьев подножие, подтачивала тугими струями Шаманка, несущая свои быстрые воды с далеких Саянских гор.

Изба Сухотина стояла на гладкой маковке, однако не видна была поселку -таилась за всхолмием. Хорошо ее видели только птицы, внимательно, цепко разглядывали с высоты залетные коршуны и орлы, словно вызнавали, не звериное ли внизу жилище, и, быть может, надеялись поймать показавшегося из него зверька.

Но из жилища неспешно выходил сутулый, старый человек, и грозные птицы разочарованно улетали восвояси. Если день клонился к вечеру, то вышедший смотрел на закат и говорил то ли себе, то ли собаке Полкану:

– Ну, вот, и нам, людям и зверям, пора на покой. Ступай, Полкан, в свои хоромы, а я в свои поковыляю.

Полкан угодливо-понимающе вилял облезлым, как старая метла, хвостом и крался за хозяином, который, однако, захлопывал перед его носом дверь, но напоследок, извиняясь, говорил:

– Всякой живности свое место, голубчик. Не обессудь!

И собака, не обессуживая старика, плелась в свою будку, заваливалась на солому, зевала и потом бдительно дремала, готовая в любую минуту ночи-полночи постоять за хозяина и его имущество.

Нередко до утра в избе Ивана Степановича бился огонек в керосиновой лампе: хозяин лежал или задумчиво прохаживался по единственной комнате, вздыхал, почесывал в затылке, что-то невнятно говорил.

С вечера бродили за протекающей невдалеке Ангарой густые сырые тучи, но так и не подошли к Новопашенному. Снег выпал ночью; утром Иван Степанович вышел во двор – ахнул и зажмурился: неприглядной, серой была земля, а теперь – светлая, торжественная; казалось, что и кочки, и деревья, и поленница, и будка, и сопки – все источает свет радости и привета. Над округой стоял легкий синеватый туман. Из печных труб в новопашенской долине клубами валил дым утренних хлопот. Заливались петухи, будто возвещали о приходе снежного гостя. Иван Степанович бодро, с приплясом протоптал стежку до ворот; рядом с ним подпрыгивал и повизгивал Полкан, на радостях норовил клацающими зубами выхватить хозяйскую рукавицу.

– Вот и славно: снег пожаловал на новопашенскую землю, – ласково говорил Иван Степанович собаке. – На два дня приспешил по сравнению с прошлогодним ноябрем. А какой мягкий, словно тысяча лебедей проплыла ночью над нами, – обронили пух. И на дом Ольги, супруги моей, слышь, Полкан, упали они, – теплей ей будет. Слава Богу, пришел снег в Новопашенный. Живи, все живое, радуйся. А какую густую тишину принес! Вон там, Полкан, далеко, ворона, поди, с ветки на ветку перепрыгнула, ударила по воздуху крыльями, -вчерась я не услышал бы, а сегодня звук ядреный, хлопнуло будто бы под самым моим ухом.

Полкан внимательно слушал речь хозяина, не прыгал, не шалил. Старик помолчал, всматриваясь в белое, как снег, солнце, которое, вообразилось ему, покатится, такое полное, сыровато-тяжелое, с небосвода и остановится на земле туловищем снеговика; выбегут на улицу дети – на тебе, снеговик, голову с дырявым ведром, нос-морковку. Улыбнулся старик.

– Вот ведь, Полкан, как мудро устроена жизнь: прыснуло на человека радостью и благодатью и – заиграло, закудрявилось в душе. Аж в пляс охота. Тосковал я долго, разная напасть лезла в голову, а смотри-ка, пошел снег – и мою душу побелил. Да, порой мало надо человеку… Чего уши развесил? Слушаешь хозяйские байки? Будто понимаешь!

Иван Степанович погладил оживившегося пса и ушел в избу. Собрал завтрак – три вареные в мундирах картошки, миску квашеной капусты, соленого хариуса, репчатый лук, соль, два ломтика хлеба и домашнего кваса. Он питался так небогато, просто не потому, что не хватало денег, а потому, что так привык с детства, и когда ему где-нибудь предлагали отведать что-то "непростое", как он говорил, то отказывался.