Игорь Шелест - Опытный аэродром - Волшебство моего ремесла.

Сгруппировавшись, Дивов ухватился за рукоятки по бокам кресла. Сергей видит его старания: жмёт Роман на ручки… и… никак! Ещё пробует, ещё раз…

Нет! Поднимает растопыренные пальцы обеих рук — мол, не получается…

В это время Сергей замечает, как «садится» электропитание — уже не слышно своего голоса в наушниках — пожар нарушил где-то проводку. Стремнин знает, что кресло надёжное, оно должно сработать и при отказе электропитания, лётчику в этом случае нужно самому сбросить фонарь над собой, дёрнув за аварийную рукоятку. Но Роман в напряжённой обстановке, очевидно, упустил это.

«Как быть?.. Как же быть?..» Сергей не может подсказать товарищу — переговорное устройство отказало. Если же сам откроет фонарь аварийно, должен незамедлительно «прыгать» первым… Хотя как командир экипажа обязан дожидаться, пока второй лётчик покинет самолёт… «Как быть?! Как быть?!»

В кабине дым, ручка давно на упоре — не действует, на самолёт надежд никаких, медлить нельзя…

Сергей хлопает Ромку по плечу правой рукой: «Смотри, мол!» Левой рвёт над собой рукоятку аварийного сброса, фонарь улетает. Сергей откидывается назад, притискиваясь плотней к спинке кресла, и сжимает обеими руками рукоятки по бокам своего кресла… и видит, как быстро проседает под ним кабина…

В напряжении момента он даже не почувствовал перегрузки катапультирования. Самолёт, охваченный огнём, устремился вперёд, а кресло, медленно поворачиваясь, летит среди голубизны пространства. Но в голове одна мысль: «Где Роман, успел ли?..» О своём парашюте Сергей забыл. А ведь не грех было и подумать: сработает ли автоматика?.. Раскроется ли?.. Удивительно устроен человек: в такой-то отчаянный момент и занят мыслью не о себе!

Сергей пристально разглядывает небо, землю, в какой-то миг замечает вскинувшееся пламя: «Упал самолёт!.. Ни кресла, ни парашюта Ромкиного нигде не видно…»

Вдруг резкий рывок вернул его к собственной действительности: парашют раскрылся, кресло, освободившись от пилота, кувыркнулось черным крючком в стороне и, закрутившись, полетело вниз. Сергей взглянул вверх: стропы целы, напружинился ослепительно белой подушкой купол…

У земли быстро понесло. Сильный ветер. Развернувшись по ветру, Сергей приподнял ноги… Ещё несколько секунд — и ноги втиснулись в травяное поле. Он перевернулся, вскочил, стал быстро подтягивать к себе нижние стропы, и парашют наконец угомонился, лёг к ногам. Сергей быстро собрал ткань в узел, обмотал стропами: «Все! Теперь, голубчик, усмирён!»

Оглядевшись кругом, Стремнин заметил на просёлочной дороге велосипедиста. Закричал ему, не узнавая собственного голоса:

— Не видали, где мой товарищ?!

Как-то с запозданием пришло в голову, что товарищ мог не успеть покинуть самолёт… Только когда закричал, эта мысль кольнула сердце…

Но велосипедист показал рукой:

— Вон там, опустился благополучно.

— Не знаете, самолёт, падая, не наделал беды?

— Нет, в стороне упал…

Отлегло.

Сергей потуже увязал тюк парашюта, запихнул его под мышку и двинулся в направлении, указанном велосипедистом. Через несколько минут увидел идущего навстречу Романа.

Они обнялись и расцеловались. И это был, пожалуй, самый сердечный поцелуй двух мужчин.

Комиссия копалась в обломках «Сапфира» три дня. Но инженер по эксплуатации сразу же сказал Стремнину, что относительно смещения пилона с подвеской он, Сергей, ошибся: тяга, идущая к кронштейну пилона, цела. «Следовательно, — продолжал инженер, — подвеска на пилоне, согласуясь с положением крыла, с его поворотом назад на любой угол стреловидности, могла быть только против потока, а сама по себе развернуться в полёте не имела возможности».

Таким образом, предположение Стремнина, что именно пилон с подвеской, самопроизвольно развернувшийся в полёте, был причиной аварии, комиссия отклонила. Как Сергей ни убеждал инженеров, они снисходительно улыбались, не желая его обидеть, но он понимал, что в голове у каждого одна мысль: «Тебе, друг, показалось… У страха глаза велики!»

Конструкторы, как это иногда бывает, склонялись к простейшей версии: пожар в воздухе всему причина. А на вопрос о причине самого пожара отвечали: возможно, аккумуляторные батареи пролились: они ведь не рассчитаны на такие бешеные вращения — электролит и разъел силовые провода…

Ещё спорили: можно ли подряд делать столько вращений? Мнения разошлись: одни доказывали, что истребительный самолёт — а «Сапфир» в своей основе был именно таким — должен все выдержать; другим казалось, что для экспериментального самолёта эти прочностные нагрузки слишком велики. А Стремнин стоял на своём: пилон с подвеской развернулся в полёте. Он это видел в зеркале, это же подтверждал и металлический треск, который они оба, и Стремнин и Дивов, отчётливо слышали, несмотря на сильнейший рёв самолёта на сверхзвуке и на форсаже двигателей.